Чтобъ быть ей безъ зубовъ. И здѣлано; она
По операціи сердечно закрутилась.
И наконецъ въ тоскѣ своей рѣшилась
Оставить навсегда мирскія суеты!
И удалилась.
Но не дали покою ей мечты.
Вотъ Обезьяна разъ подругу навѣстила,
И говорила:
„Утѣшься, не одна ужь ты
Отъ свѣта отреклась. — И я мой друг, вѣдь тоже,
А кажется лѣтъ пять тебя моложе.
Нѣтъ, полно грѣшницѣ гоняться за мечтой,
Хочу жить въ тишинѣ святой!
И съ той поры, какъ я подагрою страдаю,
Никто о мнѣ, душа моя
Нескажетъ, чтобъ видалъ, гдѣбъ танцовала я.
Такихъ и я отшельницъ знаю!
Чтоб быть ей без зубов. И сделано; она
По операции сердечно закрутилась.
И, наконец, в тоске своей решилась
Оставить навсегда мирские суеты!
И удалилась.
Но не дали покою ей мечты.
Вот Обезьяна раз подругу навестила,
И говорила:
„Утешься, не одна уж ты
От света отреклась. — И я, мой друг, ведь тоже,
А кажется, лет пять тебя моложе.
Нет, полно грешнице гоняться за мечтой,
Хочу жить в тишине святой!
И с той поры, как я подагрою страдаю,
Никто о мне, душа моя,
Не скажет, чтоб видал, где б танцевала я.
Таких и я отшельниц знаю!
Однажды Трубочистъ на мѣльницу пришелъ
Дать ржи смолоть. Самъ только что съ работы.
Вотъ мѣльникъ оглядѣвъ, такъ рѣчь свою
завелъ, —
Сердясь, что онъ весь въ сажѣ былъ. — „Ну, что ты?
„За чѣмъ?“
—Отецъ!.. вотъ ржибъ смолоть мѣшочикъ. —
Однажды Трубочист на мельницу пришёл
Дать ржи смолоть. Сам только что с работы.
Вот мельник оглядев, так речь свою
завёл, —
Сердясь, что он весь в саже был. — „Ну, что ты?
„Зачем?“
—Отец!.. Вот ржи б смолоть мешочек. —
