Но вотъ узнаю я, да и легко узнать:
Труда большаго нѣтъ — листы перебирать.
Сказала, ждетъ поры, чтобы одной остаться,
Уходитъ господинъ, и лишь успѣлъ убраться,
Мартышка кинулась читать.
И надобно ея терпѣнью удивляться!
Всю книгу по листу она перебрала,
Но ничего не поняла —
И бросила съ досадой,
Сказавъ: въ огнѣ бы ей сгорѣть!
Что пользы тутъ? чего смотрѣть?
Напрасенъ трудъ, и скука лишь наградой!
Когда бъ она моя была,
Я въ лоскуточки бы ее разорвала!
И люди также разсуждаютъ
О томъ, чего не понимаютъ.—
Но вот узнаю я, да и легко узнать:
Труда большего нет — листы перебирать.
Сказала, ждёт поры, чтобы одной остаться,
Уходит господин, и лишь успел убраться,
Мартышка кинулась читать.
И надобно её терпенью удивляться!
Всю книгу по листу она перебрала,
Но ничего не поняла —
И бросила с досадой,
Сказав: в огне бы ей сгореть!
Что пользы тут? Чего смотреть?
Напрасен труд, и скука лишь наградой!
Когда б она моя была,
Я в лоскуточки бы её разорвала!
И люди также рассуждают
О том, чего не понимают.—
„Сосѣдка! — такъ травѣ цвѣточикъ говорилъ:
Къ чему бы ненависть такая?
Что не даешь мнѣ цвѣсть, тѣснишь, лишаешь сил?—
„Да ты, въ отвѣтъ трава сказала, прерывая,
Клочка земли меня лишилъ!“
„Соседка! — так траве цветочек говорил:
К чему бы ненависть такая?
Что не даёшь мне цвесть, теснишь, лишаешь сил?—
„Да ты, — в ответ трава сказала, прерывая, —
Клочка земли меня лишил!“
