Не спрашивай меня, что серце ощущаетъ;
Ты знаешь то уже, что духъ мой возмущаетъ.
Открыта мысль моя, открытъ тебѣ мой жаръ;
И чувствую въ нутри несносный я ударъ.
5 Не вижу я покою
Ни въ день себѣ, ни въ ночь;
Всегдашнею тоскою
Гоню забавы прочь.
Какъ прелестью твоихъ я взоровъ уязвлялся,
10 Мнѣ щастливымъ тотъ день, прелестный день являлся.
Я чаялъ то, что онъ всей жизни мнѣ вѣнецъ:
А онъ начало бѣдъ, спокойствія конецъ.
Не долго я польстился
Надеждою пустой:
15 Вдругъ весь мой духъ смутился,
Обманутъ мыслью той.
Бѣдамъ тебя своимъ причиной почитаю,
Сержуся на тебя, сердясь люблю и таю;
Когдажь я только мщу стенаніемъ однимъ,
20 Играй и серцемъ ты и разумомъ моимъ.
Взносись моей виною,
Что такъ велика страсть,
Играй, ругайся мною,
И множь мою напасть.
25 Какъ серце мнѣ твое жестокая ни злобно,
Престать тебя любить мнѣ больше не удобно.
Доколѣ буду я на свѣтѣ семъ дышать,
Ни что уже меня не будетъ утѣшать.
Не спрашивай меня, что серце ощущает;
Ты знаешь то уже, что дух мой возмущает.
Открыта мысль моя, открыт тебе мой жар;
И чувствую внутри несносный я удар.
5 Не вижу я покою
Ни в день себе, ни в ночь;
Всегдашнею тоскою
Гоню забавы прочь.
Как прелестью твоих я взоров уязвлялся,
10 Мне щастливым тот день, прелестный день являлся.
Я чаял то, что он всей жизни мне венец:
А он начало бед, спокойствия конец.
Не долго я польстился
Надеждою пустой:
15 Вдруг весь мой дух смутился,
Обманут мыслью той.
Бедам тебя своим причиной почитаю,
Сержуся на тебя, сердясь люблю и таю;
Когдажь я только мщу стенанием одним,
20 Играй и серцем ты и разумом моим.
Взносись моей виною,
Что так велика страсть,
Играй, ругайся мною,
И множь мою напасть.
25 Как серце мне твое жестокая ни злобно,
Престать тебя любить мне больше не удобно.
Доколе буду я на свете сем дышать,
Ничто уже меня не будет утешать.
