женскимъ. Мало того: при всемъ сочувствіи къ поэту несправедливо было бы заключить что-либо невыгодное для нея изъ того обстоятельства, что она предпочла геніальному Преширну обыкновеннаго смертнаго, его соперника еще по гимназіи, Антона фонъ-Шёйхенштуэля (Scheuchenstuel), по внѣшности, вѣроятно болѣе привлекательнаго. Въ самомъ дѣлѣ: чѣмъ могъ Преширнъ плѣнить Юлію? своими стихами? но она, воспитанная, какъ всѣ современныя ей словѣнки изъ порядочнаго общества, на нѣмецкомъ языкѣ и по нѣмецкимъ образцамъ, смотрѣла на нихъ пренебрежительно, да едва ли ихъ вполнѣ и понимала (ср. «Сонеты» 7 VI), кромѣ четырехъ относящихся къ ней нѣмецкихъ сонетовъ. Но и помимо того исторія литературы знаетъ очень мало примѣровъ любви, снисканной стихами, за исключеніемъ эпохъ, когда воспѣваніе красавицъ было поддерживаемо модой, какъ во времена трубадуровъ; а вообще женщины принимаютъ любовь поэтовъ съ инстинктивнымъ недовѣріемъ, чувствуя, что она направлена не собственно на нихъ, а на что-то существенно иное. Это иное есть идеалъ, и Преширнъ, самъ того не зная, въ своихъ жалобахъ на равнодушіе Юліи, былъ, какъ выражается таімъ же Стритарь, «пѣвцомъ дисгармоніи между идеаломъ и жизнью въ образѣ несчастной любви».
женским. Мало того: при всём сочувствии к поэту несправедливо было бы заключить что-либо невыгодное для неё из того обстоятельства, что она предпочла гениальному Преширну обыкновенного смертного, его соперника ещё по гимназии, Антона фон Шёйхенштуэля (Scheuchenstuel), по внешности, вероятно более привлекательного. В самом деле: чем мог Преширн пленить Юлию? своими стихами? но она, воспитанная, как все современные ей словенки из порядочного общества, на немецком языке и по немецким образцам, смотрела на них пренебрежительно, да едва ли их вполне и понимала (ср. «Сонеты» 7 VI), кроме четырёх относящихся к ней немецких сонетов. Но и помимо того история литературы знает очень мало примеров любви, снисканной стихами, за исключением эпох, когда воспевание красавиц было поддерживаемо модой, как во времена трубадуров; а вообще женщины принимают любовь поэтов с инстинктивным недоверием, чувствуя, что она направлена не собственно на них, а на что-то существенно иное. Это иное есть идеал, и Преширн, сам того не зная, в своих жалобах на равнодушие Юлии, был, как выражается таим же Стритарь, «певцом дисгармонии между идеалом и жизнью в образе несчастной любви».
