Чтобъ смотрѣть, какъ въ мигъ тотъ самый
Души избранныя шли,
Изъ чистилища и прямо
Въ рай ведомыя съ земли.
Всѣ украшены вѣнцами,
За четой чета, идутъ
Со священными вѣтвями,
Славу Господу поютъ.
На хоругвяхъ Агнецъ Божій,
Шеи съ четками у всѣхъ,
Съ чѣмъ, какъ съ вѣрною сторожей,
Ихъ боялись чортъ и грѣхъ.
Душъ не меньше милліона
Тамъ идетъ, за рядомъ рядъ.
Богъ, склонясь на ручку трона,
Грустный въ нихъ вперяетъ взглядъ.
Вотъ еще ихъ вереница,
Вождь — люблянскій Христофоръ[1].
Богъ велитъ остановиться,
Съ нимъ вступаетъ въ разговоръ:
„Словно Я для побирушекъ
Лишь однихъ, да для крестьянъ,
Для монаховъ и старушекъ
Создалъ радость горнихъ странъ!
- ↑ Патронъ Любляны.
Чтоб смотреть, как в миг тот самый
Души избранные шли,
Из чистилища и прямо
В рай ведомые с земли.
Все украшены венцами,
За четой чета, идут
Со священными ветвями,
Славу Господу поют.
На хоругвях Агнец Божий,
Шеи с чётками у всех,
С чем, как с верною сторожей,
Их боялись чёрт и грех.
Душ не меньше миллиона
Там идёт, за рядом ряд.
Бог, склонясь на ручку трона,
Грустный в них вперяет взгляд.
Вот ещё их вереница,
Вождь — люблянский Христофор[1].
Бог велит остановиться,
С ним вступает в разговор:
„Словно Я для побирушек
Лишь одних, да для крестьян,
Для монахов и старушек
Создал радость горних стран!
- ↑ Патрон Любляны.