„Враги едва ль свои покинутъ кровы;
Не трудно намъ, прошедъ чрезъ вражій станъ,
Еще во тьмѣ достигнуть той дубровы.
„Обширенъ долженъ быть удѣлъ славянъ!
Себѣ пріютъ найдемъ въ краю далекомъ,
Гдѣ нашъ законъ не будетъ ужъ попранъ.
„А если смерть назначена намъ рокомъ,
Не такъ ужасна ночь во тьмѣ могилъ,
Какъ съ яснымъ солнцемъ дни въ плѣну жестокомъ".
Ему никто въ бѣдѣ не измѣнилъ;
Оружіе свое всѣ молча взяли;
Во всѣхъ равно быль живъ военный пылъ.
Но вдругъ, ворота отворивъ, попали
Въ бой, — нѣтъ, скорѣй на бойню къ мясникамъ:
Вальхуна силы всѣ имъ предстояли.
На сонъ враговъ разсчитывалъ онъ самъ,
Чтобъ по стѣнѣ забраться въ укрѣпленье
И прежде, чѣмъ замѣтятъ, быть ужъ тамъ.
Сквозь бурныхъ вѣтровъ грозное гудѣнье
Зоветъ подмогу стража у воротъ,
И началось кровавое сраженье.
Какъ горный ключъ, раздувшись, вдругъ съ высотъ
Въ долину побѣжитъ волною жадной,
Все на пути съ разлета злобно бьетъ
„Враги едва ль свои покинут кровы;
Не трудно нам, прошед чрез вражий стан,
Ещё во тьме достигнуть той дубровы.
„Обширен должен быть удел славян!
Себе приют найдём в краю далёком,
Где наш закон не будет уж попран.
„А если смерть назначена нам роком,
Не так ужасна ночь во тьме могил,
Как с ясным солнцем дни в плену жестоком".
Ему никто в беде не изменил;
Оружие своё все молча взяли;
Во всех равно быль жив военный пыл.
Но вдруг, ворота отворив, попали
В бой, — нет, скорей на бойню к мясникам:
Вальхуна силы все им предстояли.
На сон врагов рассчитывал он сам,
Чтоб по стене забраться в укрепленье
И прежде, чем заметят, быть уж там.
Сквозь бурных ветров грозное гуденье
Зовёт подмогу стража у ворот,
И началось кровавое сраженье.
Как горный ключ, раздувшись, вдруг с высот
В долину побежит волною жадной,
Всё на пути с разлёта злобно бьёт
