„Въ пѣсни польза намъ какая?
Что Петрарки, что намъ Тассы?",
Признается безъ прикрасы
Встарь и нынѣ чернь тупая.
Кто блаженствуетъ, внимая
Отъ народнаго баяна,
Какъ мы били оттомана,
Кто, къ родной приверженъ лирѣ,
Книжки „Пчелки" чтитъ четыре, —
Смѣхъ на этого болвана!
Съ коробкомъ торговецъ бродитъ,
Лишь въ свой умъ лукавый вѣритъ,
Полотно и ленты мѣритъ,
Глядь — ужъ домъ себѣ заводить.
Пусть въ Китай поэтъ уходить,
Пусть идетъ до океана,
Пусть, божественнаго сана
Увлеченъ мечтой напрасной,
О дѣвицѣ грезитъ красной, —
Вѣчно жертва онъ обмана.
Но поетъ при всемъ онъ этомъ.
Быть вы можете богаты,
Покупать себѣ палаты,
Хоть зимой въ нихъ жить, хоть лѣтомъ.
Вмѣсто храминъ надъ поэтомъ.
Небо кровъ свой простираетъ,
„В песни польза нам какая?
Что Петрарки, что нам Тассы?",
Признаётся без прикрасы
Встарь и ныне чернь тупая.
Кто блаженствует, внимая
От народного баяна,
Как мы били оттомана,
Кто, к родной привержен лире,
Книжки „Пчёлки" чтит четыре, —
Смех на этого болвана!
С коробком торговец бродит,
Лишь в свой ум лукавый верит,
Полотно и ленты мерит,
Глядь — уж дом себе заводить.
Пусть в Китай поэт уходить,
Пусть идет до океана,
Пусть, божественного сана
Увлечён мечтой напрасной,
О девице грезит красной, —
Вечно жертва он обмана.
Но поёт при всём он этом.
Быть вы можете богаты,
Покупать себе палаты,
Хоть зимой в них жить, хоть летом.
Вместо храмин над поэтом.
Небо кров свой простирает,
