Кивнешь ли вѣстнику привѣтно головою,
Иль кинешь гнѣвный взоръ дрожащему рабу?
Чтобъ ни было! ты все стоишь передо мною
Какъ прежній добрый другъ.... н я кляну судьбу,
Стократъ ее кляну, что разлученъ съ тобою,
Что нѣтъ на торжествѣ твоемъ моихъ даровъ;
Что мнѣ не суждено съ сверкающимъ фалерномъ
Подняться со скамьи, и голосомъ невѣрнымъ
Отъ чувства полноты, — прочесть тебѣ стиховъ!
Увы! мнѣ самый стихъ латинскій измѣняетъ!
Ужь мысль моя двойной одеждой щеголяетъ....
Уже Авзоніи блестящіе цвѣты
Блѣднѣютъ предо мной, а мирная долина,
Пустынные брега шумящаго Эвксина
Да быта скиѳскаго суровыя черты
Мнѣ кажутся вѣнцомъ высокой красоты!...
А пѣсни дикарей!... Межь Скиѳовъ, въ ихъ пустынѣ,
Я самъ сталъ полу-скиѳъ. Повѣришь ли, я нынѣ
Ихъ дикимъ языкомъ владѣю какъ своимъ!
Я пріучилъ его къ себѣ какъ звѣря. Имъ
Я властвую: въ ярмо онъ выю преклоняетъ,
Я правлю, онъ звучитъ и мѣрный стихъ слагаетъ.
Пойми меня, мой другъ, пойми! Мой грубый стихъ
Не втунѣ ужь звучитъ среди пустынь нагихъ,
А принятъ, повторенъ и понятъ человѣкомъ!
