Гдѣ въ полѣ по росѣ мой слѣдъ еще хранится....
Въ столицу приведенъ насильно точно я;
Какъ будто всѣмъ чужой, сижу на чуждомъ пирѣ
И, кажется, опять я дома въ Божьемъ мірѣ,
Когда лишь заберусь на бережокъ ручья,
Закину удочки, сижу въ травѣ высокой....
Полдневный пышетъ жаръ — съ зарей я поднялся —
Откинешься на лугъ и смотришь въ небеса,
И слушаешь стрекозъ, покуда сонъ глубокой
Подъ теплый паръ земли глаза мнѣ не сомкнетъ.
О чудный сонъ! душа, Богъ знаетъ гдѣ, далеко,
А ты во снѣ живешь, какъ все вокругъ живетъ.
Но близкіе мои — увы! все горожане....
И странствовать въ лѣсу, поднявшися съ зарей,
Иль въ лодкѣ осенью сидѣть въ сыромъ туманѣ,
Иль мокнуть на дождѣ, иль печься въ лѣтній зной —
Имъ дико кажется, и всякой разъ, я знаю,
Что если съ вечера я лесы разверну
И новые крючки навязывать начну,
Я тѣмъ до глубины души ихъ огорчаю;
И лица важныя нерѣдко страсть мою
Корятъ насмѣшками: грѣшно, молъ, для поэта
«Позабывать Парнасъ и огорчать семью».
Я съ горя пробовалъ послушать ихъ совѣта —
