Выросъ витязь статный.
Строенъ онъ и тонокъ.
Кругомъ — ельникъ чахлый.
Самъ же онъ, какъ елка,
Елочка густая.
Какъ съ вершины елки
Зелень внизъ склонилась.
Такъ и онъ глазами
И главою никнетъ.
Никнетъ точно въ воды,
Воды думъ волнистыхъ.
Смутныхъ и завѣтныхъ,
Вѣщихъ, несказанныхъ.
Есть въ немъ кровь и удаль:
Волосъ — черный, жаркій:
Жгучая печать то
Пламени плотского.
И его тянула
Вся роскошь земная —
И любовь, и взрывы
Воли молодецкой.
Глубоко все это
Въ душу западало,
Сердце колыхало,
Ночью въ снахъ смущало.
Но… еще поглубже…
Гасли жизни вспышки,
Затихали вихри:
Тамъ тоска таилась —
Тоска безпредѣльная,
Тоска безотвѣтная
О чемъ-то невѣдомомъ.
Прозрачномъ, воздушномъ.
Все росло, всплывало
Смутное влеченье.
Просилось наружу.
И все вытѣсняло.
И всю жизнь ярко-алую
Одолѣть должно было
Вырос витязь статный.
Строен он и тонок.
Кругом — ельник чахлый.
Сам же он, как елка,
Елочка густая.
Как с вершины елки
Зелень вниз склонилась.
Так и он глазами
И главою никнет.
Никнет точно в воды,
Воды дум волнистых.
Смутных и заветных,
Вещих, несказанных.
Есть в нем кровь и удаль:
Волос — черный, жаркий:
Жгучая печать то
Пламени плотского.
И его тянула
Вся роскошь земная —
И любовь, и взрывы
Воли молодецкой.
Глубоко все это
В душу западало,
Сердце колыхало,
Ночью в снах смущало.
Но… еще поглубже…
Гасли жизни вспышки,
Затихали вихри:
Там тоска таилась —
Тоска беспредельная,
Тоска безответная
О чем-то неведомом.
Прозрачном, воздушном.
Все росло, всплывало
Смутное влеченье.
Просилось наружу.
И все вытесняло.
И всю жизнь ярко-алую
Одолеть должно было
