Въ день отправки пріемка партіи конвоемъ началась въ два часа утра, такъ какъ поѣздъ отходилъ въ семь часовъ. Зачѣмъ-то опять водили къ доктору, зачѣмъ-то онъ щупалъ у арестантокъ железы подъ подбородкомъ—значитъ, опять искалъ сифилиса. Все шло въ обычномъ порядкѣ: выкликали, осматривали вещи и можно было думать, что благополучное начало будетъ увѣнчано благополучнымъ-же концомъ. Но вотъ одинъ молодой арестантъ заявляетъ старшему надзирателю, что у него въ камерѣ украли шапку. Не знаю, была-ли то шапка казенная, или его собственная. Не успѣлъ еще арестантъ договорить, какъ тяжелый ударъ по его лицу, огласившій весь дворъ, ознаменовалъ вступленіе «старшаго» въ свойственную ему стихію. Удары сыпались за ударами, арестантъ же смиренно стоялъ, принимая ихъ какъ нѣчто должное. Наконецъ, бѣдный арестантъ заплакалъ и началъ что-то говорить, но пощечины заглушали его слова. Долго-бы еще продолжалась эта сцена, еслибы конвой не поторопилъ арестанта и не остановилъ такимъ образомъ кулачнаго бойца.
Партія вышла часа въ четыре, а на вокзалъ прибыла въ шесть часовъ. Но еще много времени потребовалось, что бы хоть немного улеглось впечатлѣніе отъ дикой расправы, происшедшей на моихъ глазахъ. И подобное варварство процвѣтаетъ не въ какомъ-либо медвѣжьемъ захолустѣ, а въ громадномъ городѣ, въ одной изъ самыхъ большихъ тюремъ нашего отечества, черезъ которую ежегодно проходятъ десятки тысячъ арестантовъ, и гдѣ позволительно было бы ожидать менѣе азіатчины, чѣмъ гдѣ-бы то ни было…
Якутскъ.
