но было транспортировать «по телефону» отъ мужчинъ къ женщинамъ и обратно, передавались прямо черезъ контору.
Нѣкоторыя изъ каторжанокъ, очутившись въ «централкѣ», имѣли уже готовыхъ «друзей»—или прежнихъ любовниковъ, съ которыми сообща совершили преступленіе и съ которыми продолжали поддерживать близкія отношенія, надѣясь на лучшее будущее, или же новыхъ пріятелей, пріобрѣтенныхъ по дорогѣ. Въ самой тюрьмѣ новыя знакомства завязывались путемъ созерцанія черезъ окна, всякаго рода мимики и непосредственнаго собесѣдованія у угловыхъ оконъ. Съ тою-же цѣлью употреблялся и слѣдующій оригинальный методъ. Придетъ въ тюрьму каторжанинъ, вникнетъ въ духъ и смыслъ тюремныхъ обычаевъ и потомъ напишетъ съ десятокъ и болѣе писемъ, адресуя ихъ, напримѣръ, «каторжанкамъ на прачешную». Во всѣхъ десяти или двадцати письмахъ говорится одно и тоже, приблизительно слѣдующее:
«Въ первыхъ строкахъ моего письма кланяюсь Вамъ и желаю всего хорошаго. Еще кланяюсь Вамъ съ любовью. Пришелъ я третьяго дня. Иду въ работы на десять лѣтъ. Ваше бѣлоснѣжное лицо я видѣлъ у окна. Я Васъ люблю; отпишите мнѣ, какъ Вы располагаете. Отвѣтъ отпишите на имя Ивана Непомнящаго, что сидитъ въ такомъ-то корридорѣ и знакомъ съ каторжанкой Прасковьей Андреевой.
Письма эти циркулируютъ въ камерѣ каторжанокъ, пока не найдется-таки желающая вступить въ знакомство и переписку.
Одно время каторжанокъ сильно смущалъ вопросъ, куда лучше итти—на Сахалинъ (или, какъ онѣ произносили, на Саха̀линъ) или по сибирскому тракту.
— Не знаю теперь, какъ быть (говорила мнѣ одна каторжанка). Говорятъ, скоро отправка. Мой-то назначенъ на Сахалинъ, уговариваетъ и меня туда-же проситься.
