и говорю: пустъ хоть твой парнишка меня отвезетъ въ городъ, чтобы не пришлось платить, а ты мнѣ засчитаешь. Ладно, говоритъ. Запрягъ это онъ пару лошадей, тѣхъ самыхъ, что купилъ на мои деньги. Поѣхали мы. Парнишка ѣдетъ медленно, а было уже девять часовъ вечера. Я все его подталкиваю: поѣзжай, молъ, скорѣе; а онъ, знай себѣ, медленно плетется. Отъѣхали мы всего десять верстъ, а до города осталось еще верстъ пятнадцать. Зло меня взяло; сбросила я мальчишку съ козелъ, поѣхала одна, а его оставила по дорогѣ. Въ городѣ я лошадей и телѣгу продала за 45 рублей. Прошло уже порядочно времени. Пріѣхала я въ деревню къ своимъ, меня вызываютъ въ волостной судъ. Ну, тамъ поговорили, покричали и присудили, чтобы я ему 15 рублей заплатила; а я говорю, что дамъ только пять—тѣ деньги, что остались отъ продажи телѣги. Онъ же говоритъ, что одна телѣга ему 15 рублей стала. Подалъ онъ къ мировому. Судья говоритъ: миритесь. Я согласна; проситъ онъ уже 25 рублей, я же даю 15, какъ присудилъ волостной судъ. Пусть, говоритъ, лучше дальше идетъ; я и не знаю чего. Потомъ ужъ я хотѣла дать ему 25—не беретъ. Такъ меня и осудили. Вотъ и маюсь за свои-же денежки. А со мною вѣдь сынъ 18 лѣтъ».
Что касается каторжанокъ, осужденныхъ, по ихъ выраженію, «за мужей», то среди нихъ я не встрѣчала ни одной, которая отрицала-бы свое преступленіе; но я не видѣла также ни одной, которая-бы раскаивалась или сожалѣла о случившемся. Глядя на эти молодыя, веселыя лица, какъ-то не вѣрилось, что онѣ—убійцы. Тамъ была, напримѣръ, одна 19-лѣтняя женщина, ударившая своего спящаго мужа утюгомъ по головѣ; она пошла на 20 лѣтъ каторги. Драматическія исторіи, завершающіяся страшною кровавою развязкою, какъ мужеубійство, обыкновенно имѣютъ какую-нибудь романтическую подкладку, которая въ концѣ концовъ приводитъ къ тюрьмѣ и гибели, послѣ катастрофы, одного изъ любовниковъ или обоихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что, по реформированіи нашего
