видѣли, онѣ были подвержены особому виду наказанія—«ставленію на часы». Въ исключительныхъ случаяхъ, какъ напримѣръ за «буйство» или послѣ попытки къ побѣгу, на безсрочныхъ каторжанокъ надѣвались и кандалы, впрочемъ, кажется, только въ пути. Мнѣ разсказывали, что до меня въ тюрьму пришла одна каторжанка въ ручныхъ и ножныхъ кандалахъ. Она почти ни съ кѣмъ не говорила, только лежала на нарахъ и стонала. По корридору ей стыдно было проходить, такъ какъ всѣ съ любопытствомъ останавливались при бренчаніи кандаловъ. Прошло двѣ недѣли. Само начальство ей посовѣтовало подать прошеніе въ губернское правленіе о снятіи съ нея оковъ. Просьба ея была удовлетворена, кандалы сняты, а вмѣстѣ съ тѣмъ ее опредѣлили въ больницу. Вскорѣ она умерла.
— Отчего же она померла? спросила я арестантку-разсказчицу.
— Значитъ, отъ кандаловъ-то у ней все наболѣло, да и сраму много приняла.
Изъ множества каторжанокъ, сидѣвшихъ въ централкѣ, только незначительное меньшинство судилось за поджоги, грабежи и тому подобныя преступленія, громадное же большинство шло за мужеубійство и покушенія на нихъ. Притомъ изъ всей почти массы этого рода арестантокъ и видѣла лишь двухъ, которыя не признавали себя виновными. Одна, осужденная въ каторгу на восемь лѣтъ, говорила:
— Хотѣла знакомымъ услужить, а теперь расплачиваюсь. Оставили у меня вещи, которыя я запрятала у себя въ шкафъ. Кто ихъ зналъ, что вещи награбленныя!
По разсказу другой, осужденной на четыре года, дѣло было такъ. Одолжилъ у нея сосѣдъ 40 рублей на покупку лошадей, обѣщая деньги возвратить въ скоромъ времени, но денегъ онъ ей долго не отдавалъ. Гостя въ деревнѣ на праздникахъ (она служила въ городѣ прислугою), она опять тянула сосѣда, чтобы онъ заплатилъ, но безуспѣшно. «Я ему
