ницѣ. Она стала было веселѣе, но скоро опять впала въ прежнее уныніе: на слова каторжанина трудно было полагаться. «Вотъ кабы надзирательница сказала, я-бы ужъ тогда навѣрное знала. Можетъ, онъ ошибся, вѣдь не одна камера для всѣхъ». Тутъ она еще разъ подошла къ окну, гдѣ иногда караулила цѣлые часы, и ей показалось, что она видитъ въ противоположномъ окнѣ лицо своего мужа. Она опять пришла сіяющая, хотя это не вязалось съ прежнимъ сообщеніемъ, что онъ въ больницѣ. Вдругъ имъ объявили о назначеніи ихъ къ отправкѣ. Ей посовѣтовали подать заявленіе о своемъ желаніи послѣдовать за мужемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ просить о дальнѣйшемъ оставленіи въ тюрьмѣ. Прошеніе было написано и отдано старшей. Насталъ день. Къ этапу вызвали все семейство, а вмѣстѣ съ ними молодую женщину съ ребятами. Она вся поблѣднѣла и шла на этапъ, какъ на казнь. Когда очередь дошла до нея, ей объявили, что она остается въ тюрьмѣ. Радости ея не была конца. Не знаю, гдѣ она увидѣла своего мужа—въ тюрьмѣ или ужъ на Сахалинѣ.
Были въ тюрьмѣ и женщины-бродяги. Съ одной изъ нихъ, особою еще молодою, я какъ-то разговорилась и спросила, какъ ея фамилія. «Объ этомъ не сказываютъ», былъ ея отвѣтъ. Вопросъ мой относился къ фамиліи, подъ которою она идетъ; она же поняла его такъ, что я добиваюсь узнать, кто она въ дѣйствительности.
Болѣе важныя преступницы обыкновенно ссылаются по уголовнымъ дѣламъ, возникающимъ на почвѣ семейнаго разлада, и, такъ какъ въ громадномъ большинствѣ этихъ дѣлъ фигурируютъ убійство и покушеніе на убійство, караемыя каторгою, то лишенокъ попадается очень мало. При мнѣ были въ тюрьмѣ только двѣ арестантки, ссылаемыя на поселеніе въ отдаленнѣйшія мѣста Сибири и преступленія, принадлежащія къ той же категоріи дѣлъ. Обѣ судились за поджогъ. Одна, женщина лѣтъ 30-ти, подожгла домъ своей
