каторжанъ побилъ, одному нѣсколько зубовъ сразу вышибъ. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ онъ, по словамъ арестантокъ, ударилъ шашкою по головѣ одну заключенную такъ сильно, что она черезъ три дня послѣ этого умерла. Изъ-за этого случая его, будто-бы, назначили помощникомъ въ арестантскія роты, и тюрьма его долго но видала. Теперь онъ снова явился въ тюрьмѣ, но въ женскомъ отдѣленіи онъ бывалъ рѣдко; молва гласила, что само начальство его туда не пускаетъ, изъ опасенія какого-нибудь новаго баши-бузуцкаго поступка.
При словѣ «Косарь» у всѣхъ замерло сердце. Страхъ и трепетъ объяли тюрьму: трусили не только арестантки, но и надзирательницы, которыхъ Косарь третировалъ en canaille. Всѣ перешептывались. Моментъ его появленія приближался, и въ корридорѣ воцарилась мертвая тишина. Наконецъ, послѣ долгаго, напряженнаго ожиданія, на краю корридора показалась страшная фигура. Не успѣли еще притворить за нимъ дверь, какъ онъ сталъ въ позу командира и протяжно, отчеканивая каждый звукъ, закричалъ на весь корридоръ:
— Сволочи, молчать!
Моментъ былъ неподражаемый. Тишина, и безъ того гробовая, не могла сдѣлаться болѣе глубокой. Косарь былъ на видъ еще молодой человѣкъ; худой, высокаго роста, съ жесткимъ, суровымъ лицомъ. Онъ выступалъ важно, съ сознаніемъ своего всесилія. На меня онъ производилъ впечатлѣніе дикаго воителя, который только-что вернулся съ похода, гдѣ онъ удачно рубилъ направо и налѣво, пролилъ много крови и, оставивъ на полѣ битвы массу труповъ, съ наслажденіемъ думалъ о совершенныхъ дѣяніяхъ. Можетъ быть, эта выпуклая грудь и медленная походка создали весьма популярную въ тюрьмѣ легенду о томъ, что онъ носилъ панцырь.
— Къ нему тоже ужъ подбирались, говорила одна арестантка, да его, видишь, ничто не беретъ: потому, панцырь
