монэ какую-то бумажку и хотѣла передать арестанту, шедшему рядомъ со мною, но конвойный его оттолкнулъ, и дама осталась съ протянутой рукою. Арестантъ взъѣлся на солдата.
— Я вовсе не арестантъ, закричалъ онъ ему, я добровольно возвращаюсь этапомъ на родину. Ты не имѣлъ права это сдѣлать; я лучше тебя знаю законы—и самъ служилъ околодочнымъ надзирателемъ. Наконецъ, знаешь ты, что я дворянинъ?
Вскорѣ послѣ этого маленькаго приключенія мы очутились передъ большимъ зданіемъ съ большими желѣзными воротами. Это и была знаменитая «централка».
Въ этой «централкѣ», гдѣ, по благопріятному стеченію обстоятельствъ, я также находилась въ общемъ заключеніи, хотя мнѣ, какъ политической ссыльной, полагалась одиночная камера, пахнуло на меня опять новымъ духомъ. Внутренній видъ, обстановка, содержаніе заключенныхъ, обращеніе съ ними представляли нѣчто совершенно иное. Мрачный видъ имѣли огромныя камеры съ асфальтовыми полами и стѣнами, выкрашенными въ желѣзный цвѣтъ. Каждая камера была уставлена подвижными нарами, на манеръ большихъ деревянныхъ скамеекъ; отдѣльная скамейка полагалась на каждую арестантку, но малыя нары, плотно сдвинутыя между собою, образовали одну большую подвижную эстраду. Не было ни сѣнниковъ, ни подушекъ, и кто не имѣлъ своей постели, спалъ на голыхъ доскахъ. Умываться приходилось въ грязной комнатѣ подъ грязнымъ рукомойникомъ, гдѣ арестантки украдкою стирали и свое бѣлье; сотни грязныхъ и, быть можетъ, больныхъ рукъ держали поршень, чтобы достать воды, не говоря ужъ о томъ, что поршня касалось грязное бѣлье. Между тѣмъ на корридорахъ вода была проведена въ краны, тщательно чистившіеся и постоянно блестѣвшіе; находясь на видномъ мѣстѣ и играя роль ка-
