Я посмотрѣла въ ту сторону, откуда слышалось пѣніе, и увидѣла юношу лѣтъ 18-ти, съ блѣднымъ, изнуренымъ лицомъ. Грустная пѣсня какъ нельзя болѣе подходила къ его страдальческой наружности.
Рядомъ со мною сидѣла упомянутая выше Марья, женщина лѣтъ 28-ти, довольно симпатичная. Она любила читать и въ тюрьмѣ пользовалась моими книжками. Помѣщались мы съ нею тамъ вмѣстѣ въ такъ называемой «дворянской»: она потому, что всѣ другіе мѣста были заняты, я же потому, что въ тюрьмѣ не было одиночнаго заключенія, каковое мнѣ полагалось. Высылалась она «за проституцію», и уже не въ первый разъ. Она все время сокрушалась и мучилась опасеніемъ, чтобы общество, къ которому она приписана, не постановило приговора о высылкѣ ея въ Сибирь; она часто шла этапомъ, а расходы падали на общество. Передъ прощаніемъ она попросила меня написать ей что-нибудь на-память. Я исполнила ея просьбу, и мы разстались. Сошла она на четвертой или пятой станціи.
Въ вагонѣ стало тише. Часть публики ѣхавшая на дальнія станціи улеглась спать; другіе же, которымъ предстояло скоро выходить на промежуточныхъ станціяхъ, бодрствовали, но говорили въ полъ-голоса, чтобы не мѣшать спать товарищамъ. Новыхъ арестантовъ принимали только на большихъ станціяхъ.
Въ Москву мы прибыли на слѣдующій день. Около вокзала ждало насъ нѣсколько телѣгъ отъ ломовыхъ извощиковъ и кое-кто изъ низшаго начальства. Когда вещи были уложены, осталась всего одна свободная телѣга. Началась борьба за немногія мѣста на телѣгѣ: до тюрьмы было далеко, а желающихъ ѣхать было больше числа мѣстъ. Старшій конвойный вмѣшался и распредѣлилъ мѣста по своему усмотрѣнію. Процессія тронулась. Мы шли по глухимъ закоулкамъ, гдѣ публики бываетъ мало; но и тутъ прохожіе смотрѣли съ любопытствомъ на наше шествіе. Одна барыня вынула изъ порт-
