напоминали о ея лѣтахъ. «Неправда», говорила она, надувшись, «мнѣ 16 лѣтъ». На самомъ дѣлѣ, какъ утверждали, ей было не болѣе 14-ти. Длинныя платья, въ которыя она одѣвалась, придавали ей тѣмъ болѣе комичный видъ, что физически она была еще совсѣмъ не сформирована. Какъ только послѣ ужина камера запиралась, Ольга маленькая вмѣстѣ съ Шурой, молодой женщиной лѣтъ 15-ти, съ которою она очень дружила, начинали возиться и играть, какъ маленькія дѣти. Въ однѣхъ рубашкахъ, онѣ бѣгали по кроватямъ, прятались, отыскивали другъ дружку, смѣялись беззаботнымъ дѣтскимъ смѣхомъ. Старухи-арестантки ворчали, что онѣ имъ не даютъ покоя, а иногда и начальство являлось для усмиренія ихъ. Добродушная надзирательница обыкновенно замѣчала, смѣясь: «Ахъ, дѣти, дѣти, вѣдь вы въ тюрьмѣ, а не дома!»
Исторія паденія Александры, или, какъ ее звали въ тюрьмѣ, Шуры, довольно необыкновенна, хотя въ сущности состоитъ изъ одного начала. Она происходила изъ купеческаго семейства, довольно богатаго, и дѣвочкой была выдана замужъ. Подверженная эпилептическимъ припадкамъ, она была привезена въ Петербургъ и положена въ клинику, гдѣ пробыла нѣсколько мѣсяцевъ. Въ клиникѣ она сблизилась со студентами, съ которыми, по ея словамъ, жилось ей тамъ очень весело. Домой она писала, чтобы за нею не пріѣзжали, что она сама вернется обратно къ назначенному сроку. Въ тотъ день, какъ она выписалась изъ клиники, она, вмѣсто того, чтобы попасть на вокзалъ, очутилась въ какой-то гостиницѣ, гдѣ кутила съ компаніей. Въ тотъ-же вечеръ она попала въ часть, а оттуда въ пересыльную тюрьму. Здѣсь узналъ ее докторъ, бывшій нѣкогда домашнимъ врачомъ ея семейства и знавшій ее еще ребенкомъ; онъ хотѣлъ сейчасъ-же телеграфировать ея матери, но она умоляла его этого не дѣлать. Шура была высокаго роста, красивая, капризная, какъ избалованный ребенокъ. А насколько она была дѣйствительно еще ребенкомъ, станетъ ясно изъ того, что, по выходѣ изъ клиники, она немедленно
