не умѣла объяснить, кто она и откуда она. Ея idée fixe составлялъ нѣкій панъ Тадеушъ, около котораго вертѣлись всѣ ея мысли. Встрѣчая кого-нибудь на дворѣ, она обращалась со слѣдующими словами: «Будьте такъ добры и передайте пану Тадеушу, чтобы онъ принесъ мое убранье; я не могу такъ ходить». При этомъ она показывала на свой арестантскій халатъ и коты. Костюмъ ее, видимо, сильно стѣснялъ, и, встрѣчая смотрителя, она постоянно краснѣла. Арестантки, хотя и подшучивали надъ нею, но относились къ ней ласково. Кто-то ей связалъ пару чулокъ, и восторгу ея не было конца. Она помѣщалась въ больницѣ.
Больница эта называлась «большою», несмотря на то, что представляла небольшую камеру въ томъ же корридорѣ, гдѣ находились всѣ другія камеры, кромѣ «пересыльной», занимавшей нѣсколько изолированное положеніе въ корридорчикѣ, перпендикулярномъ къ главному корридору женской тюрьмы. Въ этой же больницѣ сидѣла подслѣдственная Дыновская, обвинявшаяся какъ соучастница въ сенсаціонномъ воровствѣ, совершенномъ подъ руководствомъ ея сожителя. Главные герои этой грандіозной кражи гуляли на свободѣ. По этому же дѣлу сидѣла и упомянутая выше Горгисъ, отрицавшая, впрочемъ, свою соприкосновенность къ преступленію и характеризовавшая свое положеніе фразою: «Другіе ѣли чеснокъ, а отъ меня запахъ». Дыновскую держали въ больницѣ не столько по болѣзни, сколько для того, чтобы отдѣлить ее отъ другихъ товарокъ по дѣлу. Она разсказывала, какъ она, замужняя женщина, познакомилась и сошлась со своимъ возлюбленнымъ, не имѣя понятія о его профессіи. Онъ ее соблазнилъ своею наружностью и цѣнными подарками. Въ Вильнѣ, куда онъ ее привезъ, она стала догадываться, что онъ занимается нечистыми дѣлами и, послѣ того, какъ онъ разъ принесъ ей въ подарокъ дорогіе часы, она ему сказала: «Я возьму ихъ только въ томъ случаѣ, если они не краденые». Вмѣсто отвѣта, онъ ее палкой такъ отдулъ, что у нея про-
