посѣщенія были таковы, за тѣми исключеніями, когда, по донесенію старшей надзирательницы или по своему личному усмотрѣнію, онъ бывало нагрянетъ, чтобы кого нибудь «разнести». Тогда онъ налеталъ на свою жертву, какъ бѣшенный звѣрь, хваталъ за какую-нибудь часть одежды и немилосердно трясъ, ругаясь какъ извозчикъ. Изъ многочисленныхъ подвиговъ этого бурбона, рисующихъ его обращеніе съ заключенными, я приведу слѣдующій случай. Въ одной изъ камеръ сидѣла группа арестантокъ, надъ которыми въ скоромъ времени долженъ былъ состояться судъ. Во время утренняго посѣщенія имъ камеръ, одна изъ этихъ арестантокъ, безнадежно больная женщина, не встала при его входѣ. Въ остервенѣніи онъ кинулся къ ней, схватилъ за платокъ и привелъ въ сидячее положеніе; онъ ее неистово трясъ и обливая потокомъ площадныхъ ругательствъ, кричалъ:
— Ты какъ смѣешь лежать, когда я вхожу?
— Да вѣдь она, ваше благородіе, совсѣмъ больная, замѣтили товарки.
— Все равно, въ каторгѣ сдохнетъ!
Больная умерла черезъ нѣсколько дней.
— Запугалъ онъ ее все каторгой да каторгой,—говорила по этому поводу одна арестантка,—забрала она себѣ это въ голову и отъ этого умерла.
Этотъ смотритель иногда приводилъ въ тюрьму своихъ знакомыхъ, какъ въ музей или на выставку; показывая на арестантокъ, онъ говорилъ, кто за что сидитъ и что кого ожидаетъ,—точно демонстрируя любопытные предметы, требующіе объясненія.
Часовъ въ 12 принесли большой котелъ и поставили на дворъ около корридора. Хаичка вошла въ камеру съ возгласомъ:
— Кто хочетъ варки, берите!
Еврейки сбѣжались съ черепками, мисками, горшками за «варкою». Вслѣдъ за тѣмъ принесли еще одинъ котелъ съ
