былъ сильно и непоправимо подорванъ, и что, если она еще долго тамъ оставалась, то она ужъ оттуда не вышла.
Я была сильно потрясена видѣннымъ мною зрѣлищемъ и пришла въ себя лишь тогда, когда, по окончаніи уборки, арестантокъ стали вновь загонять въ камеры. Затѣмъ прошла повѣрка, въ такомъ же порядкѣ, какъ и наканунѣ вечеромъ, но съ меньшею торжественностью, такъ какъ смотрителя при этомъ не было. Черезъ полчаса послѣ повѣрки отворилась дверь, и старшій надзиратель крикнулъ:
— На работу!
Арестантки, работавшія въ мастерской, по тюремному хозяйству и по хозяйству смотрителя, вышли всѣ, кромѣ евреекъ, которыя, пользуясь субботнимъ днемъ, оставались въ камерѣ. Послѣднихъ, впрочемъ, смотритель неоднократно разносилъ, утверждая, что онѣ отказываются работать въ субботу не для соблюденія религіозныхъ правилъ, а изъ лѣни. Хотя, по закону, обязательнымъ работамъ въ мастерскихъ подлежатъ лишь приговоренныя «въ рабочій домъ», какъ выражались въ тюрьмѣ, т. е. къ наказанію, которое для мужчинъ соотвѣтствуетъ арестантскимъ ротамъ, однако здѣсь этимъ правиломъ не стѣснялись и заставляли часто работать даже подслѣдственныхъ и подсудимыхъ, а отказавшихся работать сажали въ карцеръ. При этомъ обыкновенно платили лишь тѣмъ арестанткамъ, которыя занимались постоянной работой въ мастерской, гдѣ дѣлались ручнымъ способомъ ковры. Заработки были грошовые: самая лучшая работница могла выработать въ день не болѣе 8-ми копѣекъ.
Хаичка ушла въ свою кухню, несмотря на субботній день; она увѣряла, что по субботамъ за нее работаетъ кухарка-христіанка. Черезъ часъ она появилась съ доскою, на которой была поставлена масса жестяныхъ чайниковъ всевозможной величины. Одинъ изъ чайниковъ она подала мнѣ, говоря:
