смотрителя и трехъ надзирателей, одинъ изъ которыхъ держалъ въ рукѣ зажженную свѣчку. Смотритель вбѣжалъ стремительно въ камеру и тотчасъ же вышелъ. Арестантки, одѣтыя всѣ въ халаты, стояли выстроенныя въ линію около обоихъ рядовъ наръ. Старшій надзиратель съ трудомъ протискивался между двумя рядами арестантокъ, занимавшихъ весь узкій проходъ между нарами. Когда все, что находилось на видномъ мѣстѣ, было сосчитано и просмотрѣно, всѣ взлѣзли на нары, и началась повѣрка поднарныхъ обитательницъ. Когда и эта процедура была кончена, одинъ изъ надзирателей вручилъ Сонькѣ сѣрную спичку. Сонька только этого и ждала, что-бы начать свое обыкновенное, какъ я потомъ узнала представленіе.
— Панъ Домбровскій, закричала она пѣвучимъ голосомъ и не безъ жеманства, проше дать еще одну сѣрчику. Что я сдѣлаю, если эта не запалится?
Панъ Домбровскій отвѣчалъ, что «сѣрчикъ» у него мало, что онъ даетъ изъ своихъ собственныхъ и т. д. Но этотъ маневръ продѣлывался почти каждый день для того, чтобы панъ Домбровскій подольше оставался въ камерѣ. Очевидно, Сонька ему нравилась, и Сонька съ нимъ кокетничала, такъ какъ онъ ей былъ нуженъ, какъ и многіе другіе, съ которыми она кокетничала, но отъ души ненавидѣла. Панъ Домбровскій вырвался изъ рукъ Соньки, тащившей его за шинель, при общемъ хохотѣ публики. Дверь закрылась на всю ночь.
Зажгли висячую лампу. Арестантки укладывались спать. Мало-по-малу водворилась тишина. Хаичка стала искать у себя въ рубахѣ; большая Соня ругалась, отплевывалась и говорила, что ее тошнитъ отъ одного Хаичкина вида. Нѣкоторыя курили запретный табакъ, пользуясь безопасностью отъ нескромныхъ взглядовъ надзирателей.
— Гдѣ будетъ спать барышня?—спросила Сонька, ни къ кому въ отдѣльности не обращаясь. Затѣмъ она предложила мнѣ лечь около нея, на краю наръ.
