Здѣсь-то именно и было то горное ущелье, изъ котораго вырывалась струя воды, на-вѣки раздѣлившая двѣ скалы, — разсѣлина, столь глубокая, что по инстинкту чувствовали ея непроходимость оба поэта; они такъ и не видали никогда дна раздѣлившей ихъ пропасти. Такимъ образомъ, слова, будто бы пушкинскiя, въ произведеніи Мицкевича суть только выраженіе собственныхъ убѣжденiй Мицкевича, и только вслѣдствіе licentia poetica вложены въ уста Пушкину. Отношеніе ихъ къ Пушкину увеличивало вѣсъ и значеніе сужденiй о преобразователь, потому что они якобы шли отъ потомка тѣхъ русскихъ, посредствомъ которыхъ царь Петръ и «сотворилъ свои чудеса». Замѣтимъ еще, что Мицкевичъ поступалъ въ этомъ случаѣ добросовѣстно, будучи убѣжденъ, что Пушкинъ не можетъ не раздѣлять взглядовъ на Петра В., разсматриваемаго съ общеевропейской и, какъ Мицкевичу казалось, общечеловѣческой точки зрѣнія.
Теперь мы можемъ перейти къ изученiю происхожденія поэмы Пушкина. П. Бартеневъ передаетъ (Русскій Архивъ, 1877, № 8, стр. 424) разсказъ, слышанный имъ отъ С. Соболевскаго и переданный Пушкину графомъ М. Ю. Вiельгорскимъ, слѣдующаго содержанія. Въ 1812 году существовало опасеніе, что Наполеонъ пойдетъ на Петербургъ, вслѣдствие чего изъ сѣверенной столицы вывозимы были, по распоряженію правительства, всякія драгоцнности были даже ассигнованы суммы на снятие и вывозку статуи Петра. Нѣкто, маіоръ Батуринъ, явившись къ статсъ-секретарю и оберъпрокурору правительствующаго синода А. Н. Голицыну, разсказалъ ему свой нѣсколько разъ повторившiйся сонъ. Снилосъ Батурину, что онъ стоитъ на сенатской площади, что статуя державнаго всадника поворачиваетъ, съѣзжаетъ со скалы и скачетъ, звеня по мостовой копытами, по направленію къ Каменному острову, гдѣ жилъ тогда государь Александръ Павловичъ. «Молодой человѣкъ!—сказалъ великанъ вышедшему на встрѣчу государю,—до чего довелъ ты Россію? Но, покамѣсть
