добры и любезны, но къ самому государству. Идутъ по улицамъ странники, у нихъ отъ отчаянiя опускаются руки и думаютъ они: человѣку этихъ стѣнъ не опрокинуть. Остался пилигриммъ, онъ злобно засмѣялся, поднялъ руку и ударилъ ею камень, точно грозя этому каменному граду и вперивъ взоры, точно два ножа, въ дворецъ. Онъ былъ въ то время похожъ на Самсона, скованнаго и стоящаго межъ столбовъ у филистимлянъ, и омрачилось его блѣдное лицо какъ будто близящаяся ночь прежде всего покрыла его лицо и затѣмъ уже распространялась далѣе.
Мицкевичъ разстался съ Петербугомъ 15 мая 1829 г. и отправился чрезъ Кронштадтъ моремъ по заграничному паспорту не безъ труда исходатайствованному. Въ С.-Петербургѣ онъ писалъ мало, за границею въ первые два года онъ почти ничего не писалъ, муза его какъ будтобы уснула, но умъ несомнѣнно обогащался громаднымъ количествомъ новыхъ впечатлѣній. Въ Берлинѣ онъ выслушалъ двѣ лекціи Гегеля, послѣ чего смутилъ земляковъ восторгавшихся геніемъ Берлинскаго философа замѣчаніемъ, что философъ, который мучитъ слушателей цѣлый часъ надъ разграниченіемъ двухъ понятій Verstand u Vernunft должно быть самъ себя не понимаетъ. Во всю жизнь Мицкевича нѣмецкая философія была для него книгою за семью печатями. Мицкевичъ ѣздилъ на поклонение къ старику Гёте, исколесилъ всю Италію, по бывалъ даже въ Сициліи, изучилъ Римъ и его музеи и вращался въ трехъ разнородныхъ обществахъ: у княгини Зенеиды Волконской, знакомой ему еще съ Москвы, у блистательной, остроумной Анастасіи Хлюстиной, вышедшей потомъ за мужъ за французскаго дипломата Сиркура (такъ называемой Коринны Дѣпровской) и у графа Анквича. Онъ влюбился въ дочь Анквича Генріетту, но гордый магнатъ далъ ему почувствовать неравенство общественныхъ положенiй его семейства и поэта. Трудно опредѣлить сколько бы времени продолжалось усыпленіе поэтическаго творчества у Мицкевича, если бы не по-
