занiй вайделота: «Пламя мщенія наконецъ охватило и сердце—Всякое чувство въ немъ выжгло и даже сильнѣйшее чувство— Даже и чувство любви услажденіе досель его жизни. У бѣловежскаго дуба такъ точно когда звѣроловы Тайный огонь разведутъ, сердцевину глубоко въ немъ выжгутъ ― Скоро царь лѣса утратитъ листы, разносимые вѣтромъ, Съ вѣтромъ слетятъ и его вѣтки и даже послѣдняя зелень, Дубъ украшавшая прежде, засохнетъ корона омëлы». — Огонь не выжегъ сердцевины, уцѣлѣла омëла и зелени столько, что произведение не въ отдѣльныхъ подробностяхъ, а въ цѣломъ составѣ великолѣпно и безсмертно. Оно изображаетъ любовь одно изъ благороднѣйшихъ чувствъ человѣка ― къ отечеству, доведенную до наивысшей интензивности, дѣйствующее почти волканически, но неосновательно было бы усматривать въ Валленродѣ апоѳеозъ мести, возведение мести въ идеалъ. Поставленъ только вопросъ о мести, рѣшаемый скорѣе отрицательно. Послѣдующіе писатели разрабатывали ту же предложенную Мицкевичемъ тему и Иридіонъ Красинскаго заканчиваетъ эту Валленродовскую литературу осужденіемъ мести и установленіемъ правила, что чистыя цѣли должны быть достигаемы лишь безусловно чистыми средствами.
Пятилѣтнiя странствованія Мицкевича по Россіи (1824-1829 Одесса, Москва, Петербургъ) и затѣмъ двухлѣтнія (1829-1831) по западной Европѣ (Веймаръ, Римъ) даютъ богатѣйшій матеріалъ для жизнеописанія Мицкевича, но въ количественномъ отношении его творчество какъ будто убыло и истощилось, стало давать лишь изрѣдка, хотя и отборные и ароматические цвѣточки. Весь поглощенный обществомъ, изучаемымъ имъ съ любопытствомъ, вращаясь среди тончайшихъ умовъ своего вѣка, импровизируя, расточая свой талантъ на альбомныя записи, рѣшая въ салонныхъ диспутахъ
