общественной явился человѣкъ собственною силою генія возносящiйся и подчиняющій своему уму многіе народы—зрѣлище внушающее самыя печальныя мысли о человѣчествѣ и власти надъ нимъ одного смѣлаго и геніальнаго лица. Такова по словамъ Мицкевича главная идея эпическихъ произведеній Байрона, списавшаго нѣкоторымъ образомъ своего Корсара съ Наполеона.―Сопоставимъ съ этимъ отрывкомъ другой относящийся къ концу жизни Мицкевича (1842 г. письмо къ Александру Ходзькѣ, Klosy 1887 № 1159): «развѣ ты думаешь что Байронъ написалъ бы столько великихъ строфъ, еслибы не былъ готовъ покинуть Лондонъ и пэрство для грековъ? Въ этой готовности кроется секретъ его писательской силы, которую многіе хотѣли бы похитить изъ книгъ его, не изъ его души. Предъ нами дѣло (польское) покрупнѣе греческаго и міръ пошире байроновскаго; пора, братъ Олесь, дѣлать поэзію»... Извѣстно, что Байронъ, посвящая своего Сарданапала Гёте писалъ что это приношеніе of a literary vassal to his liege lord the first of existing writers. Хотя Мицкевичъ невыразилъ ничего подобнаго, но я полагаю что и онъ питалъ къ Байрону почти такія же чувства, какъ Байронъ къ Гёте.
Каково бы однако не было увлеченіе Байрономъ, еслибы Валленродъ былъ только списанъ съ байроновскихъ героевъ, мѣсто его въ литературѣ не могло бы быть особенно высокое. Эпохи начинаются не съ копій, а съ творческихъ произведеній, съ оригиналовъ. Не смотря на свою байроновскую внѣшность Валленродъ въ сущности весьма оригиналенъ. Никогда Байронъ не могъ бы поставить задачу поэмы, какъ Мицкевичъ, никогда по своему темпераменту онъ не могъ бы ее такимъ образомъ рѣшить. - Байронъ принадлежалъ къ числу неугомонныхъ людей, не созданныхъ для счастья, органически не способныхъ къ нему, потому что ихъ желанія безпредѣльны и завѣдомо для нихъ же самихъ не сбыточны, а между тѣмъ они всю жизнь только то и
