Страница:Спасович Мицкевич.pdf/41

учтивой лести, но по малѣйшему намеку становится безчувственъ нѣмъ и глухъ и погружается въ таинственныя думы. Есть въ немъ черты просто порочныя: онъ наединѣ любитъ напиваться. Тогда онъ преображается, лицо горитъ яркимъ румянцемъ, синіе глаза мечутъ молнiи, струятся слезы. Онъ поетъ но не нарадостяхъ, всѣ струны перебираетъ онъ кромѣ веселыхъ и всѣ выражаетъ чувства кромѣ одного: надежды. — «Heвѣрной мыслью онъ гонится опять—въ волнахъ минувшаго за днями упованій—А гдѣ душа его? въ странѣ воспоминаній.» Даже въ моментъ возложения на него гросмейстерскихъ знаковъ ордена на лицѣ Валленрода промелькнула только слабая улыбка, мгновенно же изчезнувшая: «Такъ блескъ что на зарѣ мракъ тучи разсѣкаетъ - И солнечный восходъ и тучи предрекаетъ.»— Зато послѣ предательскаго его похода на Литву хоть тѣнью у него лазурь очей одѣта, сатанинскимъ однако взоръ свѣтился выраженіемъ. - Воспроизведеніе байроновскаго типа было у Мицкевича вполнѣ сознательное, онъ до конца жизни былъ поклонникомъ лорда Байрона и какъ поэта и какъ человѣка, за его искренность, за правду. Онъ объяснялъ въ 1829 г. Одынцу въ Веймарѣ слѣдующее: наиболѣе правды открылъ Шекспиръ въ сердцахъ людей; Байронъ тоже обрѣтается въ правдѣ, но въ правдѣ собственныхъ чувствъ». Въ критической статьѣ: Гëте и Байронъ, набросанной повидимому въ Москвѣ въ тоже время, когда писалъ Валленрода, Мицкевичъ считаетъ Байрона поэтомъ настоящаго, наилучшимъ выразителемъ чувствъ «нашего» вѣка (т. е. первой четверти XIX), отличающагося сильными и бурными страстями, которыя встрѣчая болѣе и болѣе сопротивленія въ законахъ, въ житейскихъ разсчетахъ и въ приличіяхъ, приняли характеръ сумрачной тоски совершенно отличный и отъ набожной покорности средневѣковыхъ любовниковъ и отъ велерѣчивой мечтательности героевъ французскихъ и нѣмецкихъ романовъ. Таковъ поэтический характеръ эпохи въ частной жизни, а въ