глазно, за кулисами. Для людей, созерцавшихъ во-очію бѣгство наполеоновской армiи из Россi, какая поэма не могла бы изобразить болѣе картинно другое подобное же бѣдствіе, случившееся когда-то въ прошедшемъ. Самому Мицкевичу для изображенiя гибели орденской армiи приходилось прибѣгать къ личнымъ впечатлѣніямъ 1812 года и картина, достойная кисти Верещагина, была сразу готова, такъ что и прибавлять къ ней было нечего. «Вы видѣли-ль, когда съ приволья тѣхъ полей— Затѣмъ погромомъ вслѣдъ велъ войско упырей... Въ сугробахъ тащатся нестройною гурьбой—Тѣснятся, падаютъ, какъ насѣкомыхъ рой; По трупамъ вновь ползутъ, доколѣ снова груда, Валяясь, увлечетъ на дно ихъ за собой. Одни еще влачатъ хладѣющiя ноги, Другіе на ходу застыли у дороги, И мертвецы съ рукой, приподнятой стоятъ, Какъ тѣ столбы, что путь указываютъ въ градъ». Картина набросана, остальное должно дополнить воображеніе, но внимание наше устремлено въ другую сторону. Мы забываемъ погибнувшихъ нѣмцевъ и съ замираніемъ сердца слѣдимъ за перипетiями неизбѣжно трагической судьбы героя, котораго поэтъ успѣлъ сдѣлать лицомъ, болѣе насъ интересующимъ, нежели его подвигъ, весьма привлекательнымъ и достойнымъ полнаго ему сочувствія. Спрашивается: какими средствами достигнутъ этотъ чудесный общій результатъ?
Мицкевичъ изобразилъ своего героя по типу весьма распространенному въ то время и модному, воцарившемуся послѣ чувствительныхъ людей по темпераменту Руссо, то есть по образу байроновскихъ героевъ энергическихъ, мрачныхъ, не только недобродѣтельныхъ, но вообще болѣе похожихъ на отъявленныхъ злодѣевъ. Конрадъ съ перваго взгляда удивительно похожъ на Корсара или Лару. Онъ неровный человѣкъ, надломленъ или ударомъ судьбы или волненіемъ страсти, «хоть молодъ заклейменъ печатью онъ страданій, морщинами чела и ранней сѣдиной.» Изрѣдка любитъ онъ кутить съ молодежью, бросать дамамъ съ улыбкою холодной слова
