Страница:Спасович Мицкевич.pdf/31

соединяетъ пѣснь народнаго пѣвца. Замѣтимъ мимоходомъ что сама эта маска фальшивая, потому что и Альфъ и Альдона оба литовцы и сердца ихъ не были никогда разрываемы враждою народовъ. Другою ширмою маскирующею замыселъ служило прозаическое предисловіе къ первому изданію поэмы. Въ этомъ предисловіи обязательно поясняется, что и Литва и Орденъ тевтонскiй уже померли, что они, какъ умершiе сдѣлались достояніемъ одной только поэзіи по правилу Шиллера: Was unsterblich im Gesang soll leben—Muss im Leben untergehn. Предисловіе кончается словами признательности «Монарху, въ котораго державѣ наиболѣе племенъ и языковъ и который оставляя за каждымъ подданнымъ исповѣдуемую имъ вѣру, обычай и языкъ, повелѣваетъ оберегать и розыскивать памятники былыхъ вѣковъ, какъ наслѣдіе грядущихъ поколеній». Намъ извѣстно что къ выбору историческаго сюжета Мицкевича располагали не только внѣшнiя удобства, напримѣръ обходъ цензуры, но и литературныя убѣжденiя, высказываемыя многократно въ письмахъ (1828 Korr. IV, 101, 103). Онъ полагалъ что вѣкъ XIX нуждается въ исторической драмѣ, которая однако еще не создана, потому что Шиллеръ только подражаетъ Шекспиру, а Гёте лишь въ Гëцѣ чутьемъ угадывалъ какова должна быть историческая драма, къ другимъ-же своимъ драмамъ примѣняетъ старыя формы, освѣжая ихъ. Мицкевичъ признаетъ что жегъ много своихъ драмъ и что не чувствуетъ себя въ силахъ написать трагедію, а потому слѣдуетъ Байрону, который понялъ духъ новой поэзiи и нашелъ для нея эпическiя формы, но не драматическiя, которыя всегда запаздываютъ. «Я отчаянный (zabity) шекспиристъ, говоритъ Мицкевичъ, я допускаю измѣненiя формы и экономiи драмы, но всегда ищу поэтическаго духа и исторической правды. Чувствую жестокое отвращение къ островамъ и странамъ, которыхъ нѣтъ на картѣ и къ царямъ, которыхъ нѣтъ въ исторіи. Всѣ фабулы основанныя на переодѣваніяхъ, сюрпризахъ, оракулахъ для