Страница:Спасович Мицкевич.pdf/18

убійства.—Что герой поэмы Густавъ не живой человѣкъ, а только этого рода привидѣніе—то открывается только въ концѣ драмы. Въ началѣ ея онъ только молодой человѣкъ странно одѣтый и помѣшанный, котораго пріютилъ и угостилъ сердобольный сельскiй священникъ, садящійся съ-воспитанниками дѣтьми за свою убогую вечернюю трапезу. Дѣти хохочутъ потѣшаясь надъ чудакомъ. Въ его исхудаломъ лицѣ священникъ узнаетъ черты своего нѣкогда любимаго и даровитаго ученика Густава. Густавъ чувствительный человѣкъ и мечтатель, какими изобиловалъ XVIII вѣкъ, человѣкъ помѣшавшийся на чтеніи романовъ: «Руссо и Гёте ты заглядывалъ въ созданiя?—Ксендзъ, Элоизу ты читалъ?—Ты знаешь Вертера страданія? Эхъ, ксендзъ, разбойническія книги, мучительные вымыслы. Не вы ли Меня къ заоблачнымъ предѣламъ унесли, и крылья думъ моихъ такъ къ верху заломили. Что я уже не могъ спустить ихъ до земли..... «Одна могуществомъ природы—Талантомъ искра намъ дана, но только разъ въ младые годы Въ насъ загорается она... Если на него дунетъ дыханіе Минервы, тогда звѣзда безсмертнаго Платона блеснетъ на дальнiе вѣка. Если ее раздуетъ въ пламя гордость тогда является герой превращающій пастушескій посохъ въ скипетръ и будетъ онъ по мановенiю сокрушать старые престолы. Если ее зажжетъ взоръ ангела женщины, тогда эта искра себѣ лишь свѣтитъ и одна горитъ какъ лампада среди римской гробницы не озаряя никого. Все существо души Густава сгораетъ до тла и безъ остатка въ такомъ пламени любви. — Ту воображаемую красавицу, какую творятъ «изъ радугь и сіянія однѣ безумныя мечты», онъ вдругъ нашелъ вблизи, туть-же, возлѣ себя. Изъ за нея онъ забылъ что ему была послушна вѣщая рифма, что ему во снѣ неразъ грезилась побѣда Мильціада. Въ немъ умерли Готфредъ Бульонскiй и Янъ Собѣскій.—Счастіе было полное но минутное, произошло прощаніе въ бесѣдкѣ, слова: прощай, незабудь, протянутая кипарисовая вѣтка, да звонкія фразы: