и на Вронскаго. И ей такъ жалко стало его, что слезы навернулись на глаза. Но тотчасъ же она подумала о томъ, на кого она промѣняла его. Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствіе и свѣтящуюся во всемъ доброту ко всѣмъ; вспомнила любовь къ себѣ того, кого она любила, и ей опять стало радостно на душѣ, и она съ улыбкой счастія легла на подушку. „Жалко, жалко, но что же дѣлать? Я не виновата“, говорила она себѣ; но внутренній голосъ говорилъ ей другое. Въ томъ ли она раскаивалась, что завлекла Левина, или въ томъ, что отказала, — она не знала. Но счастіе ея было отравлено сомнѣніями. „Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!“ говорила она про себя, пока заснула.
Въ это время внизу, въ маленькомъ кабинетѣ князя, происходила одна изъ часто повторявшихся между родителями сценъ за любимую дочь.
— Что? Вотъ что! — кричалъ князь, размахивая руками и тотчасъ же запахивая свой бѣличій халатъ. — То, что въ васъ нѣтъ гордости, достоинства, что вы срамите, губите дочь этимъ сватовствомъ, подлымъ, дурацкимъ!
— Да помилуй, ради Самого Бога, князь, что я сдѣлала? — говорила княгиня, чуть не плача.
Она, счастливая, довольная послѣ разговора съ дочерью, пришла къ князю проститься по обыкновенію, и хотя она не намѣрена была говорить ему о предложеніи Левина и отказѣ Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дѣло съ Вронскимъ совсѣмъ конченнымъ, что оно рѣшится, какъ только пріѣдетъ его мать. И тутъ-то, на эти слова, князь вдругъ вспыхнулъ и началъ выкрикивать неприличныя слова.
— Что вы сдѣлали? А вотъ что: во-первыхъ, вы зама-
