— Никогда, мама, никакой, — отвѣчала Кити, покраснѣвъ и взглянувъ прямо въ лицо матери. — Но мнѣ нечего говорить теперь. Я… я… если бы хотѣла, я не знаю, что сказать и какъ… я не знаю…
„Нѣтъ, неправду не можетъ она сказать съ этими глазами“, подумала мать, улыбаясь на ея волненіе и счастіе. Княгиня улыбалась тому, какъ огромно и значительно кажется ей, бѣдняжкѣ, то, что происходитъ теперь въ ея душѣ.
Кити испытывала послѣ обѣда и до начала вечера чувство, подобное тому, какое испытываетъ юноша передъ битвой. Сердце ея билось сильно, и мысли не могли ни на чемъ остановиться.
Она чувствовала, что нынѣшній вечеръ, когда они оба въ первый разъ встрѣчаются, долженъ быть рѣшительный въ ея судьбѣ. И она безпрестанно представляла себѣ ихъ, то каждаго порознь, то вмѣстѣ обоихъ. Когда она думала о прошедшемъ, она съ удовольствіемъ, съ нѣжностью останавливалась на воспоминаніяхъ своихъ отношеній къ Левину. Воспоминанія дѣтства и воспоминанія о дружбѣ Левина съ ея умершимъ братомъ придавали особенную, поэтическую прелесть ея отношеніямъ къ нему. Его любовь къ ней, въ которой она была увѣрена, была лестна и радостна ей. И ей легко было вспоминать о Левинѣ. Въ воспоминанія же о Вронскомъ примѣшивалось что-то неловкое, хотя онъ былъ въ высшей степени свѣтскій и спокойный человѣкъ; какъ будто фальшь какая-то была, не въ немъ, — онъ былъ очень простъ и милъ, — но въ ней самой, тогда какъ съ Левинымъ она чувствовала себя совершенно простою и ясною. Но зато какъ только она думала о буду-
