старуху ждутъ со дня на день, знала, что старуха будетъ рада выбору сына, и ей странно было, что онъ, боясь оскорбить мать, не дѣлаетъ предложенія; однако ей такъ хотѣлось и самаго брака и болѣе всего успокоенія отъ своихъ тревогъ, что она вѣрила этому. Какъ ни горько было теперь княгинѣ видѣть несчастіе старшей дочери Долли, сбиравшейся оставить мужа, волненіе о рѣшавшейся судьбѣ меньшой дочери поглощало всѣ ея чувства. Нынѣшній день съ появленіемъ Левина прибавилось еще новое безпокойство: она боялась, чтобы дочь, имѣвшая, какъ ей казалось, одно время чувство къ Левину, изъ излишней честности не отказала бы Вронскому и вообще чтобы пріѣздъ Левина не запуталъ, не задержалъ дѣла, столь близкаго къ окончанію.
— Что онъ, давно ли пріѣхалъ? — сказала княгиня про Левина, когда они вернулись домой.
— Нынче, maman.
— Я одно хочу сказать… — начала княгиня, и по серьезно-оживленному лицу ее Кити угадала, о чемъ будетъ рѣчь.
— Мама, — сказала она, вспыхнувъ и быстро поворачиваясь къ ней, — пожалуйста, пожалуйста, не говорите ничего про это. Я знаю, я все знаю.
Она желала того же, чего желала и мать, но мотивы желанія матери оскорбляли ее.
— Я только хочу сказать, что, подавъ надежду одному…
— Мама, голубчикъ, ради Бога не говорите. Такъ страшно говорить про это.
— Не буду, — сказала мать, увидавъ слезы на глазахъ дочери; — но одно, моя душа: ты мнѣ обѣщала, что у тебя не будетъ отъ меня тайны. Не будетъ?
