На третій день послѣ ссоры, князь Степанъ Аркадьевичъ Облонскій, — Стива, какъ его звали въ свѣтѣ, — въ обычайный часъ, то-есть въ 8 часовъ утра, проснулся, не въ спальнѣ жены, а въ своемъ кабинетѣ, на сафьянномъ диванѣ. Онъ повернулъ свое полное, выхоленное тѣло на пружинахъ дивана, какъ-бы желая опять заснуть надолго, съ другой стороны крѣпко обнялъ подушку и прижался къ ней щекой; но вдругъ вскочилъ, сѣлъ на диванъ и открылъ глаза.
«Да, да, какъ это было?» думалъ онъ, вспоминая сонъ. «Да, ка̀къ это было? Да! Алабинъ давалъ обѣдъ въ Дармштадтѣ; нѣтъ, не въ Дармштадтѣ, а что-то американское. Да, но тамъ Дармштадтъ былъ въ Америкѣ. Да, Алабинъ давалъ обѣдъ на стеклянныхъ столахъ, да, — и столы пѣли: Il mio tesoro, и не Il mio tesoro, а что-то лучше, и какіе-то маленькіе графинчики, они же женщины», вспоминалъ онъ.
Глаза Степана Аркадьевича весело заблестѣли, и онъ задумался улыбаясь. «Да, хорошо было, очень хорошо. Много еще тамъ было отличнаго, да не скажешь словами, и мыслями даже на яву не выразишь». И замѣтивъ полосу свѣта, пробившуюся съ боку одной изъ суконныхъ сторъ, онъ весело скинулъ ноги съ дивана, отыскалъ ими шитыя женой (подарокъ ко дню рожденія въ прошломъ году), обдѣланныя въ золотистый сафьянъ туфли, и по старой, девятилѣтней привычкѣ, не вставая, потянулся рукой къ тому мѣсту, гдѣ въ спальнѣ у него висѣлъ халатъ. И тутъ онъ вспомнилъ вдругъ, какъ и почему онъ спитъ не въ спальнѣ жены, а въ кабинетѣ; улыбка исчезла съ его лица, онъ сморщилъ лобъ.
«Ахъ, ахъ, ахъ! Аа!....» замычалъ онъ, вспоминая все, что̀ было. И его воображенію представились опять всѣ по-
