— Хорошо тебѣ такъ говорить; это все равно, какъ этотъ Диккенсовскій господинъ, который перебрасываетъ лѣвою рукой черезъ правое плечо всѣ затруднительные вопросы. Но отрицаніе факта не отвѣтъ. Что жъ дѣлать, ты мнѣ скажи, что дѣлать? Жена старѣется, а ты полонъ жизни. Ты не успѣешь оглянуться, какъ уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, какъ бы ты ни уважалъ ее. А тутъ вдругъ подвернется любовь, и пропалъ, пропалъ! — съ унылымъ отчаяніемъ проговорилъ Степанъ Аркадьевичъ.
Левинъ усмѣхнулся.
— Да, и пропалъ, — продолжалъ Облонскій. — Но что же дѣлать?
— Не красть калачей.
Степанъ Аркадьевичъ разсмѣялся.
— О, моралистъ! Но ты пойми, есть двѣ женщины: одна настаиваетъ только на своихъ правахъ, и права эти — твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвуетъ тебѣ всѣмъ и ничего не требуетъ. Что тебѣ дѣлать? какъ поступить? Тутъ страшная драма.
— Если ты хочешь мою исповѣдь относительно этого, то я скажу тебѣ, что не вѣрю, чтобы тутъ была драма. И вотъ почему. По-моему любовь… обѣ любви, которыя, помнишь, Платонъ опредѣляетъ въ своемъ Пирѣ, — обѣ любви служатъ пробнымъ камнемъ для людей. Одни люди понимаютъ только одну, другiе другую. И тѣ, которые понимаютъ только неплатоническую любовь, напрасно говорятъ о драмѣ. При такой любви не можетъ быть никакой драмы. Покорно васъ благодарю за удовольствіе, мое почтеніе, — вотъ и вся драма. А для платонической любви не можетъ быть драмы, потому что въ такой любви все ясно и чисто, потому что…
