скатертью круглый столъ подъ бронзовымъ бра, онъ пододвинулъ бархатные стулья, и остановился предъ Степаномъ Аркадьевичемъ съ салфеткой и карточкой въ рукахъ, ожидая приказаній.
— Если прикажете, ваше сіятельство, отдѣльный кабинетъ сейчасъ опростается: князь Голицынъ съ дамой. Устрицы свѣжія получены.
— А! устрицы.
Степанъ Аркадьевичъ задумался.
— Не измѣнить ли планъ, Левинъ? сказалъ онъ, остановивъ палецъ на картѣ. И лицо его выражало серіозное недоумѣніе. — Хороши ли устрицы? Ты смотри.
— Фленсбургскія, ваше сіятельство, остендскихъ нѣтъ.
— Фленсбургскія-то Фленсбургскія, да свѣжи ли?
— Вчера получены-съ.
— Такъ что̀ жъ, не начать ли съ устрицъ, а потомъ ужъ и весь планъ измѣнить? А?
— Мнѣ все равно. Мнѣ лучше всего щи и каша; но вѣдь здѣсь этого нѣтъ.
— Каша а ла рюссъ, прикажете? сказалъ Татаринъ, какъ няня надъ ребенкомъ нагибаясь надъ Левинымъ.
— Нѣтъ, безъ шутокъ, что̀ ты берешь, то и хорошо. Я побѣгалъ на конькахъ, и ѣсть хочется. И не думай, прибавилъ онъ, замѣтивъ на лицѣ Облонскаго недовольное выраженіе, — чтобъ я не оцѣнилъ твоего выбора. Я съ удовольствіемъ поѣмъ хорошо.
— Еще бы! Что̀ ни говори, это одно изъ удовольствій жизни, сказалъ Степанъ Аркадьевичъ. — Ну, такъ дай ты намъ, братецъ ты мой, устрицъ два, или мало, три десятка; супъ съ кореньями.....
— Прентаньеръ, подхватилъ Татаринъ. Но Степанъ Ар-
