дый день видаясь съ Кити въ свѣтѣ, куда онъ сталъ ѣздить, чтобы встрѣчаться съ нею, онъ внезапно рѣшилъ, что этого не можетъ быть, и уѣхалъ въ деревню.
Убѣжденіе Левина въ томъ, что этого не можетъ быть, основывалось на томъ, что въ глазахъ родныхъ онъ невыгодная, недостойная партія для прелестной Кити, а сама Кити не можетъ любить его. Въ глазахъ родныхъ онъ не имѣлъ никакой привычной, опредѣленной дѣятельности и положенія въ свѣтѣ, тогда-какъ его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковникъ и флигель-адъютантъ, который профессоръ, который директоръ банка и желѣзныхъ дорогъ, или предсѣдатель присутствія, какъ Облонскій; онъ же (онъ зналъ очень хорошо, какимъ онъ долженъ былъ казаться для другихъ) былъ помѣщикъ, занимающійся разведеніемъ коровъ, стрѣляніемъ дуппелей и постройками, то-есть бездарный малый, изъ котораго ничего не вышло, и дѣлающій, по понятіямъ общества, то самое, что дѣлаютъ никуда не годившіеся люди.
Сама же таинственная прелестная Кити — не могла любить такого некрасиваго, какимъ онъ считалъ себя, человѣка, и главное, такого простаго, ничѣмъ не выдающагося человѣка. Кромѣ-того, его прежнія отношенія къ Кити, — отношенія взрослаго къ ребенку, вслѣдствіе дружбы съ ея братомъ, — казались ему еще новою преградой для любви. Некрасиваго, добраго человѣка, какимъ онъ себя считалъ, можно, полагалъ онъ, любить какъ пріятеля, но чтобы быть любимымъ тою любовью, какою онъ самъ любилъ Кити, нужно было быть красавцемъ, а главное — особеннымъ человѣкомъ.
Слыхалъ онъ, что женщины часто любятъ некрасивыхъ, простыхъ людей, но не вѣрилъ этому, потому-что судилъ
