ко всѣмъ людямъ, какого бы состоянія и званія они ни были; и втретьихъ — главное — въ совершенномъ равнодушіи къ тому дѣлу, которымъ онъ занимался, вслѣдствіе чего онъ никогда не увлекался и не дѣлалъ ошибокъ.
Пріѣхавъ къ мѣсту своего служенія, Степанъ Аркадьевичъ, провожаемый почтительнымъ швейцаромъ съ портфелемъ, прошелъ въ свой маленькій кабинетъ, надѣлъ мундиръ и вошелъ въ присутствіе. Писцы и служащіе всѣ встали, весело и почтительно кланяясь. Степанъ Аркадьевичъ поспѣшно, какъ всегда, прошелъ къ своему мѣсту, пожалъ руки членамъ и сѣлъ. Онъ пошутилъ и поговорилъ ровно сколько это было прилично, и началъ занятія. Никто вѣрнѣе Степана Аркадьевича не умѣлъ найти ту границу свободы, простоты и офиціальности, которая нужна для пріятнаго занятія дѣлами. Секретарь весело и почтительно, какъ и всѣ въ присутствіи Степана Аркадьевича, подошелъ съ бумагами и проговорилъ тѣмъ фамильярно-либеральнымъ тономъ, который введенъ былъ Степаномъ Аркадьевичемъ:
— Мы таки добились свѣдѣнія изъ Пензенскаго губернскаго правленія. Вотъ, не угодно ли.....
— Получили наконецъ? проговорилъ Степанъ Аркадьевичъ, закладывая пальцемъ бумагу. — Ну-съ, господа..... — И присутствіе началось.
Еслибъ они знали, думалъ онъ, съ значительнымъ видомъ склонивъ голову при слушаніи доклада, — какимъ виноватымъ мальчикомъ полчаса тому назадъ былъ ихъ предсѣдатель! — И глаза его смѣялись при чтеніи доклада. До двухъ часовъ занятія должны были идти не прерываясь, а въ два часа перерывъ и завтракъ.
Еще не было двухъ часовъ, когда большія стеклянныя двери залы присутствія вдругъ отворились, и кто-то вошелъ. Всѣ члены изъ-подъ портрета и изъ за-зерцала, обрадовав-
