онъ, подавая десять рублей изъ бумажника. — Довольно будетъ?
— Довольно-ли недовольно, видно обойтись надо, сказалъ Матвѣй, захлопывая дверку и отступая на крыльцо.
Дарья Александровна между-тѣмъ, успокоивъ ребенка, и по звуку кареты понявъ, что онъ уѣхалъ, вернулась опять въ спальню. Это было единственное убѣжище ея отъ домашнихъ заботъ, которыя обступали ее, какъ-только она выходила. Уже и теперь, въ то короткое время, когда она выходила въ дѣтскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успѣли сдѣлать ей нѣсколько вопросовъ, не терпѣвшихъ отлагательства и на которые она одна могла отвѣтить. Что надѣть дѣтямъ на гулянье? Давать ли молоко? Не послать ли за другимъ поваромъ?
«Ахъ, оставьте, оставьте меня!» сказала она и, вернувшись въ спальню, сѣла на то-же мѣсто, гдѣ она говорила съ мужемъ, сжавъ исхудавшія руки съ кольцами, спускавшимися съ костлявыхъ пальцевъ, и принялась перебирать въ воспоминаніи весь бывшій разговоръ. «Уѣхалъ! Но чѣмъ же кончилъ онъ съ нею?» думала она. «Неужели онъ видаетъ ее? Зачѣмъ я не спросила его? Нѣтъ, нѣтъ, сойтись нельзя. Если мы и останемся въ одномъ домѣ — мы чужіе. Навсегда чужіе!» повторила она опять съ особеннымъ значеніемъ это страшное для нея слово. «А какъ я любила, Боже мой, какъ я любила его!.... Какъ я любила! И теперь развѣ я не люблю его? Не больше ли, чѣмъ прежде, я люблю его? Ужасно главное то».... начала она, но не докончила своей мысли, потому-что Матрена Филимоновна высунулась изъ двери.
— Ужъ прикажите за братомъ послать, сказала она, — все онъ изготовитъ обѣдъ; а то, по вчерашнему, до шести часовъ дѣти не ѣвши.
