— Мнѣ ни для чего не нужно видѣть тебя, — робко отвѣчалъ онъ. — Я просто пріѣхалъ тебя видѣть.
Робость брата видимо смягчила Николая. Онъ дернулся губами.
— А, ты такъ? — сказалъ онъ. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порціи принеси. Нѣтъ, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился онъ къ брату, указывая на господина въ поддевкѣ: — это господинъ Крицкій, мой другъ еще изъ Кіева, очень замѣчательный человѣкъ. Его разумѣется, преслѣдуетъ полиція, потому что онъ не подлецъ.
И онъ оглянулся по своей привычкѣ на всѣхъ бывшихъ въ комнатѣ. Увидѣвъ, что женщина, стоявшая въ дверяхъ, двинулась было идти, онъ крикнулъ ей: „Постой, я сказалъ“. И съ тѣмъ недоумѣніемъ, съ тою нескладностью разговора, которыя такъ зналъ Константинъ, онъ опять, оглядывая всѣхъ, сталъ разсказывать брату исторію Крицкаго: какъ его выгнали изъ университета за то, что онъ завелъ общество вспоможенія бѣднымъ студентамъ и воскресныя школы, и какъ потомъ онъ поступилъ въ народную школу учителемъ, и какъ его оттуда также выгнали, и какъ потомъ судили за что-то.
— Вы кіевскаго университета? — сказалъ Константинъ Левинъ Крицкому, чтобы прервать установившееся неловкое молчаніе.
— Да, кіевскаго былъ, — насупившись, сердито проговорилъ Крицкій.
— А эта женщина, — перебилъ его Николай Левинъ, указывая на нее, — моя подруга жизни, Марья Николаевна. Я взялъ ее изъ дома, — и онъ дернулся шеей, говоря это. — Но люблю ее и уважаю, и всѣхъ, кто меня хочетъ знать, — прибавилъ онъ, возвышая голосъ и хмурясь, — прошу любить и уважать ее. Она все равно что моя жена,
