идетъ книга, не спрашивая даже книгопродавцевъ, какъ покупается она, Сергѣй Ивановичъ зорко, съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за тѣмъ первымъ впечатлѣніемъ, какое произведетъ его книга въ обществѣ и въ литературѣ.
Но прошла недѣля, другая, третья, и въ обществѣ не было замѣтно никакого впечатлѣнія; друзья его спеціалисты и ученые иногда, очевидно изъ учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученаго содержанія, вовсе не говорили съ нимъ о ней. И въ обществѣ, въ особенности теперь занятомъ другимъ, было совершенное равнодушіе. Въ литературѣ тоже въ продолженіе мѣсяца не было ни слова о книгѣ.
Сергѣй Ивановичъ разсчитывалъ до подробности время, нужное на написаніе рецензіи, но прошелъ мѣсяцъ, другой, было тоже молчаніе.
Только въ Сѣверномъ Жукѣ, въ шуточномъ фельетонѣ о пѣвцѣ Драбанти, спавшемъ съ голоса, было кстати сказано нѣсколько презрительныхъ словъ о книгѣ Кознышева, показывавшихъ, что книга эта ужъ давно осуждена всѣми и предана на всеобщее посмѣяніе.
Наконецъ на третій мѣсяцъ въ серіозномъ журналѣ появилась критическая статья. Сергѣй Ивановичъ зналъ и автора статьи. Онъ встрѣтилъ его разъ у Голубцова.
Авторъ статьи былъ очень молодой и больной фельетонистъ, очень бойкій какъ писатель, но чрезвычайно малообразованный, и робкій въ отношеніяхъ личныхъ.
Не смотря на совершенное презрѣніе свое къ автору, Сергѣй Ивановичъ съ совершеннымъ уваженіемъ приступилъ къ чтенію статьи. Статья была ужасна.
Очевидно, фельетонистъ понялъ всю книгу такъ, какъ невозможно было понять ее. Но онъ такъ ловко подобралъ выписки, что для тѣхъ, которые не читали книги (а очевид-
