Надо было говорить, чтобы не молчать, а онъ не зналъ, что̀ говорить, тѣмъ болѣе, что братъ ничего не отвѣчалъ, а только смотрѣлъ, не спуская глазъ, и очевидно вникалъ въ значеніе каждаго слова. Левинъ сообщилъ брату, что жена его пріѣхала съ нимъ. Николай выразилъ удовольствіе, но сказалъ, что боится испугать ее своимъ положеніемъ. Наступило молчаніе. Вдругъ Николай зашевелился и началъ что-то говорить. Левинъ ждалъ чего-нибудь особенно значительнаго и важнаго по выраженію его лица, но Николай заговорилъ о своемъ здоровьѣ. Онъ обвинялъ доктора, жалѣлъ, что нѣтъ московскаго знаменитаго доктора, и Левинъ понялъ, что онъ все еще надѣялся.
Выбравъ первую минуту молчанія, Левинъ всталъ, желая избавиться хоть на минуту отъ мучительнаго чувства, и сказалъ, что пойдетъ приведетъ жену.
— Ну хорошо, а я велю подчистить здѣсь. Здѣсь грязно и воняетъ, я думаю. Маша! убери здѣсь, — съ трудомъ сказалъ больной. — Да какъ уберешь, сама уйди, — прибавилъ онъ, вопросительно глядя на брата.
Левинъ ничего не отвѣтилъ. Выйдя въ корридоръ, онъ остановился. Онъ сказалъ, что приведетъ жену, но теперь, давъ себѣ отчетъ въ томъ чувствѣ, которое онъ испытывалъ, онъ рѣшилъ, что напротивъ постарается уговорить ее, чтобъ она не ходила къ больному. «За что̀ ей мучиться, какъ я?» подумалъ онъ.
— Ну что̀? какъ? — съ испуганнымъ лицомъ спросила Кити.
— Ахъ, это ужасно, ужасно! Зачѣмъ ты пріѣхала? — сказалъ Левинъ.
Кити помолчала нѣсколько секундъ, робко и жалостно глядя на мужа; потомъ подошла и обѣими руками взялась за его локоть.
