— Пойдемте, пойдемте! — сказалъ онъ.
Но только-что онъ двинулся, дверь его нумера отворилась, и Кити выглянула. Левинъ покраснѣлъ, и отъ стыда и отъ досады на свою жену, поставившую себя и его въ это тяжелое положеніе; но Марья Николаевна покраснѣла еще больше. Она вся сжалась и покраснѣла до слезъ, и, ухвативъ обѣими руками концы платка, свертывала ихъ красными пальцами, не зная, что̀ говорить и что̀ дѣлать.
Первое мгновеніе Левинъ видѣлъ выраженіе жаднаго любопытства въ томъ взглядѣ, которымъ Кити смотрѣла на эту непонятную для нея ужасную женщину; но это продолжалось только одно мгновеніе.
— Ну, что̀ же? Что̀ же онъ? — обратилась она къ мужу и потомъ къ ней.
— Да нельзя же въ корридорѣ разговаривать! — сказалъ Левинъ, съ досадой оглядываясь на господина, который, подрагивая ногами, какъ-будто по своему дѣлу шелъ въ это время по корридору.
— Ну, такъ войдите, — сказала Кити, обращаясь къ оправившейся Марьѣ Николаевнѣ; но, замѣтивъ испуганное лицо мужа, — или идите, идите, и пришлите за мной, — сказала она и вернулась въ нумеръ. Левинъ пошелъ къ брату.
Онъ никакъ не ожидалъ того, что̀ онъ увидалъ и почувствовалъ у брата. Онъ ожидалъ найти то же состояніе самообманыванья, которое, онъ слыхалъ, такъ часто бываетъ у чахоточныхъ, и которое такъ сильно поразило его во время осенняго пріѣзда брата. Онъ ожидалъ найти физическіе признаки приближающейся смерти болѣе опредѣленными, бо̀льшую слабость, бо̀льшую худобу, но все-таки почти то же положеніе. Онъ ожидалъ, что самъ испытаетъ то же чувство жалости къ утратѣ любимаго брага и ужаса предъ смертію, которое онъ испыталъ тогда, но только въ боль-
