свою рабочую комнату за перегородкой и заперъ за собою дверь. — «Безтолковая!» сказалъ онъ себѣ, сѣлъ за столъ и, раскрывъ папку, тотчасъ съ особеннымъ жаромъ принялся за начатый рисунокъ.
Никогда онъ съ такимъ жаромъ и успѣхомъ не работалъ, какъ когда жизнь его шла плохо и въ особенности, когда онъ ссорился съ женой. «Ахъ! провалиться бы куда-нибудь!» думалъ онъ, продолжая работать. Онъ дѣлалъ рисунокъ для фигуры человѣка, находящагося въ припадкѣ гнѣва. Рисунокъ былъ сдѣланъ прежде; но онъ былъ недоволенъ имъ. «Нѣтъ, тотъ былъ лучше..... Гдѣ онъ?» Онъ пошелъ къ женѣ, и, насупившись, не глядя на нее, спросилъ у старшей дѣвочки: гдѣ та бумага, которую онъ далъ имъ? Бумага съ брошеннымъ рисункомъ нашлась, но была испачкана и закапана стеариномъ. Онъ все-таки взялъ рисунокъ, положилъ къ себѣ на столъ и, отдалившись и прищурившись, сталъ смотрѣть на него. Вдругъ онъ улыбнулся и радостно взмахнулъ руками.
— Такъ, такъ! — проговорилъ онъ, и тотчасъ же, взявъ карандашъ, началъ быстро рисовать. Пятно стеарина давало человѣку новую позу.
Онъ рисовалъ эту новую позу, и вдругъ ему вспомнилось съ выдающимся подбородкомъ энергическое лицо купца, у котораго онъ бралъ сигары, и онъ это самое лицо, этотъ подбородокъ, нарисовалъ человѣку. Онъ засмѣялся отъ радости. Фигура вдругъ изъ мертвой, выдуманной стала живая, и такая, которой нельзя уже было измѣнить. Фигура эта жила, и была ясно и несомнѣнно опредѣлена. Можно было поправить рисунокъ сообразно съ требованіями этой фигуры, можно и должно даже было иначе разставить ноги, совсѣмъ перемѣнить положеніе лѣвой руки, откинуть волосы. Но, дѣлая эти поправки, онъ не измѣ-
