уѣздѣ, какъ мнѣ поразсказалъ этотъ докторъ; онъ очень неглупый малый. И я тебѣ говорилъ и говорю: не хорошо, что ты не ѣздишь на собранія и вообще устранился отъ земскаго дѣла. Если порядочные люди будутъ удаляться, разумѣется все пойдетъ Богъ знаетъ какъ. Деньги мы платимъ, онѣ идутъ на жалованья, а нѣтъ нн школъ, ни фельдшеровъ, ни повивальныхъ бабокъ, ни аптекъ, ничего нѣтъ.
— Вѣдь я пробовалъ, тихо и неохотно отвѣчалъ Левинъ, — не могу! ну, что̀ жъ дѣлать!
— Да чего ты не можешь? — я, признаюсь, не понимаю. Равнодушія, неумѣнья — я не допускаю; неужели просто лѣнь?
— Ни то, ни другое, ни третье. Я пробовалъ, и вижу, что ничего не могу сдѣлать, сказалъ Левинъ.
Онъ мало вникалъ въ то, что̀ говорилъ братъ. Вглядываясь за рѣку на пашню, онъ различалъ что-то черное; но не могъ разобрать: лошадь это, или прикащикь верхомъ.
— Отчего же ты не можешь ничего сдѣлать? Ты сдѣлалъ попытку, и не удалось по твоему, и ты покоряешься. Какъ не имѣть самолюбія?
— Самолюбія, сказалъ Левинъ, задѣтый за живое словами брата, — я не понимаю. Когда бы въ университетѣ мнѣ сказали, что другіе понимаютъ интегральное вычисленіе, а я не понимаю, тутъ самолюбіе. Но тутъ надо быть убѣжденнымъ прежде, что нужно имѣть извѣстныя способности для этихъ дѣлъ, и главное въ томъ, что всѣ эти дѣла важны очень.
— Такъ что̀ жъ! развѣ это не важно? сказалъ Сергѣй Ивановичъ, задѣтый за живое и тѣмъ, что братъ его находилъ неважнымъ то, что̀ его занимало, и въ особенности тѣмъ, что онъ очевидно почти не слушалъ его.
— Мнѣ не кажется важнымъ, не забираетъ меня, что̀ жъ
