Бывъ безнадежденъ себѣ получить и-споко́йствіе Тѣней,
Стѵгъ[1] въ Ладіи́ преплывающихъ, какъ погребутся обрядомъ.
165 Ідомене́й возводя и очи и-ру́ки на-не́бо;
Такъ Посідо́на[2] взывалъ: «о Богъ,—вопія,—премогущій!
О укрощаяй Трезубцемъ державнымъ Море и-Во́лны!
Самъ услыши теперь единаго изъ Злополучныхъ:
Ежели да́руешь мнѣ возвратиться въ Критъ-о́стровъ безвредну
170 Водъ отъ ярости сихъ, возмущенныхъ бурными вѣтры;
То пожру[3] я-тебѣ́ главу мнѣ перву представшу».
Временемъ тѣмъ Сынъ-его́, да-съ-Роди́телемъ свидится прежде,
Тщился къ нему побѣжать усрѣтая того и-объе́мля;
Бѣдный! не-зна́лъ, что-свою́ погибель онъ ускоряетъ.
175 Но Отецъ уже́, отъ-тоя́ избавлшійся бу́ри,
Здравъ къ вожделѣнну себѣ приближался Пристанищу Критску:
Благодари́лъ Посідо́ну, молитву его что-услы́шалъ;
Толькожъ почувствовалъ вскорѣ, обѣтъ коль былъ смертоносенъ.
Внутрь предчувствіе горестна бѣдства его приводило
180 Въ зѣльну раскаянность, о своемъ Обреченіи дерзскомъ:
Онъ боялся къ Свои́мъ прибыть и свидѣться съ тѣми,
Кои были ему дражайшее са́мое въ Свѣтѣ.
Но Немесія[4] зла, Богиня не милосерда,
Быв безнадежден себе получить и-споко́йствие Теней,
Стиг[1] в Ладии́ преплывающих, как погребутся обрядом.
165 Идомене́й возводя и очи и-ру́ки на-не́бо;
Так Посидо́на[2] взывал: «о Бог, — вопия, — премогущий!
О укрощаяй Трезубцем державным Море и-Во́лны!
Сам услыши теперь единого из Злополучных:
Ежели да́руешь мне возвратиться в Крит-о́стров безвредну
170 Вод от ярости сих, возмущенных бурными ветры;
То пожру[3] я-тебе́ главу мне перву представшу».
Временем тем Сын-его́, да-с-Роди́телем свидится прежде,
Тщился к нему побежать усретая того и-объе́мля;
Бедный! не-зна́л, что-свою́ погибель он ускоряет.
175 Но Отец уже́, от-тоя́ избавлшийся бу́ри,
Здрав к вожделенну себе приближался Пристанищу Критску:
Благодари́л Посидо́ну, молитву его что-услы́шал;
Толькож почувствовал вскоре, обет коль был смертоносен.
Внутрь предчувствие горестна бедства его приводило
180 В зельну раскаянность, о своем Обречении дерзском:
Он боялся к Свои́м прибыть и свидеться с теми,
Кои были ему дражайшее са́мое в Свете.
Но Немесия[4] зла, Богиня не милосерда,
