отъ стр. 372 E до 373 E мы встрѣчаемъ почти буквальную выборку изъ «Эвтифрона», а самое начало этой книги составлено по образцу «Миноса». То же и въ діалогѣ «О добродѣтели»: почти половина разсужденія взята изъ «Менона» и «Протагора», даже безъ измѣненія подлинныхъ словъ Платоновыхъ. Но совсѣмъ иное замѣчается въ «Иппархѣ» и «Миносѣ»: здѣсь не видно длинныхъ, сплошныхъ заимствованій изъ Платона; да и краткія, гдѣ они встрѣчаются, внесены съ разными измѣненіями, такъ что не имѣютъ вида рабскаго подражанія. Кромѣ того, и пріемы разсужденія въ нихъ не одинаковы: правда, всѣ они обнаруживаютъ недостаточную точность въ выводѣ заключеній; но въ «Иппархѣ» много безсодержательной болтовни, и въ «Миносѣ» ея еще больше, въ прочихъ же діалогахъ, такъ какъ они проще и составлены наполовину изъ выписокъ, это не выдается особенно. Принявъ въ соображеніе эти особенности четырехъ упомянутыхъ діалоговъ, не легко признать ихъ произведеніями одного и того же писателя, а еще труднѣе представить, что всѣ они суть Симоново изложеніе Сократовыхъ бесѣдъ, веденныхъ имъ въ сапожнической мастерской. Могъ ли Сократъ, или заставилъ ли бы его Платонъ, передавать Симону буквальныя выписки изъ Эвтифрона, Менона и Протагора? И въ состояніи ли былъ Симонъ записать ихъ по памяти такъ, какъ онѣ изложены въ подлинныхъ діалогахъ Платона? Не объясняется ли тожество текстовъ проще? Разговоры «О праведникѣ» и «О добродѣтели», очевидно, основываются не на слухахъ, а на чтеніи подлинныхъ Платоновыхъ сочиненій. — Есть и другое обстоятельство, въ виду котораго трудно признать Симона составителемъ этихъ діалоговъ. Діогенъ Лаэрцій, упоминая о запискахъ Симоновыхъ, говоритъ, какъ мы видѣли, что ихъ тогда называли сапожническими и насчитывали въ одной книгѣ до тридцати трехъ. Эти записки онъ вслѣдъ за тѣмъ означаетъ и заглавіями: περὶ θεῶν, περὶ τοῦ ἀγαθοῦ, περὶ τοῦ καλοῦ, τί τὸ καλόν, περὶ τοῦ δικαίου πρῶτος καὶ δεύτερος, περὶ ἀρετῆς, ὅτι οὐ διδακτόν,
от стр. 372 E до 373 E мы встречаем почти буквальную выборку из «Эвтифрона», а самое начало этой книги составлено по образцу «Миноса». То же и в диалоге «О добродетели»: почти половина рассуждения взята из «Менона» и «Протагора», даже без изменения подлинных слов Платоновых. Но совсем иное замечается в «Иппархе» и «Миносе»: здесь не видно длинных, сплошных заимствований из Платона; да и краткие, где они встречаются, внесены с разными изменениями, так что не имеют вида рабского подражания. Кроме того, и приемы рассуждения в них не одинаковы: правда, все они обнаруживают недостаточную точность в выводе заключений; но в «Иппархе» много бессодержательной болтовни, и в «Миносе» её еще больше, в прочих же диалогах, так как они проще и составлены наполовину из выписок, это не выдается особенно. Приняв в соображение эти особенности четырех упомянутых диалогов, не легко признать их произведениями одного и того же писателя, а еще труднее представить, что все они суть Симоново изложение Сократовых бесед, веденных им в сапожнической мастерской. Мог ли Сократ, или заставил ли бы его Платон, передавать Симону буквальные выписки из Эвтифрона, Менона и Протагора? И в состоянии ли был Симон записать их по памяти так, как они изложены в подлинных диалогах Платона? Не объясняется ли тожество текстов проще? Разговоры «О праведнике» и «О добродетели», очевидно, основываются не на слухах, а на чтении подлинных Платоновых сочинений. — Есть и другое обстоятельство, ввиду которого трудно признать Симона составителем этих диалогов. Диоген Лаэрций, упоминая о записках Симоновых, говорит, как мы видели, что их тогда называли сапожническими и насчитывали в одной книге до тридцати трех. Эти записки он вслед за тем означает и заглавиями: περὶ θεῶν, περὶ τοῦ ἀγαθοῦ, περὶ τοῦ καλοῦ, τί τὸ καλόν, περὶ τοῦ δικαίου πρῶτος καὶ δεύτερος, περὶ ἀρετῆς, ὅτι οὐ διδακτόν,
