наго опредѣленія надобно ограничить, и даетъ Сократу поводъ предположить, что законъ состоитъ въ правильномъ мнѣніи общества; такъ какъ приговоры его суть не иное что, какъ мнѣнія. Отсюда же тотчасъ дѣлается заключеніе, что законъ есть обрѣтеніе существующаго, если только правильное мнѣніе состоитъ въ обрѣтеніи истиннаго (p. 315 A).
Не трудно догадаться, откуда все это вышло. Здѣсь многое, безъ сомнѣнія, заимствовано изъ того, что̀ въ «Политикѣ» (p. 291 C — 297 C) читается о совершенномъ умѣ мудреца, какъ наилучшемъ и единственномъ источникѣ и началѣ закона. Но заимствованіе сдѣлано такъ, что допущено смѣшеніе между понятіями вещей самыхъ различныхъ. Во первыхъ, вмѣсто совершеннаго ума, здѣсь взято правильное мнѣніе, δόξα ἀληθής, которое самому Платону представлялось совсѣмъ не тѣмъ, чѣмъ автору «Миноса». Во вторыхъ, тогда какъ въ «Политикѣ» правильное мнѣніе принимается само по себѣ за высшій законъ, въ «Миносѣ» природа закона нелѣпо сводится на обрѣтеніе сущаго. Очевидно, что здѣсь смѣшиваются вещи совершенно различныя.
Но послушаемъ, какъ далѣе разсуждаетъ нашъ философъ. Онъ самъ допускаетъ, что велико бываетъ различіе между законами. По этому поводу, второе разговаривающее лицо тотчасъ произноситъ Сократу довольно длинную рѣчь, въ которой доказываетъ, что содержаніе законовъ въ однихъ обществахъ бываетъ такое, въ другихъ другое; въ однихъ то̀ самое считается благочестивымъ, святымъ, справедливымъ, что̀ въ другихъ — нечестивымъ и несправедливымъ. Сократъ досадуетъ на длинноту рѣчи своего собесѣдника и укоряетъ его, замѣчая, что дѣло надобно изслѣдывать сообща. Онъ полагаетъ, что справедливое и честное всегда сами себѣ вѣрны, не знаютъ измѣнчивости и противорѣчій. Тѣмъ не менѣе нельзя отвергать, что въ человѣческой жизни, относительно справедливаго и честнаго, законы обыкновенно сильно разногласятъ. Но это легко объясняется тѣмъ, говоритъ, что люди уклоняются отъ истины
наго определения надобно ограничить, и дает Сократу повод предположить, что закон состоит в правильном мнении общества; так как приговоры его суть не иное что, как мнения. Отсюда же тотчас делается заключение, что закон есть обретение существующего, если только правильное мнение состоит в обретении истинного (p. 315 A).
Не трудно догадаться, откуда всё это вышло. Здесь многое, без сомнения, заимствовано из того, что̀ в «Политике» (p. 291 C — 297 C) читается о совершенном уме мудреца, как наилучшем и единственном источнике и начале закона. Но заимствование сделано так, что допущено смешение между понятиями вещей самых различных. Во-первых, вместо совершенного ума, здесь взято правильное мнение, δόξα ἀληθής, которое самому Платону представлялось совсем не тем, чем автору «Миноса». Во-вторых, тогда как в «Политике» правильное мнение принимается само по себе за высший закон, в «Миносе» природа закона нелепо сводится на обретение сущего. Очевидно, что здесь смешиваются вещи совершенно различные.
Но послушаем, как далее рассуждает наш философ. Он сам допускает, что велико бывает различие между законами. По этому поводу, второе разговаривающее лицо тотчас произносит Сократу довольно длинную речь, в которой доказывает, что содержание законов в одних обществах бывает такое, в других другое; в одних то̀ самое считается благочестивым, святым, справедливым, что̀ в других — нечестивым и несправедливым. Сократ досадует на длинноту речи своего собеседника и укоряет его, замечая, что дело надобно исследывать сообща. Он полагает, что справедливое и честное всегда сами себе верны, не знают изменчивости и противоречий. Тем не менее нельзя отвергать, что в человеческой жизни, относительно справедливого и честного, законы обыкновенно сильно разногласят. Но это легко объясняется тем, говорит, что люди уклоняются от истины
