зомъ, на p. 266 E sq., стадо двуногихъ дѣлится на безперыхъ и покрытыхъ перьями, напоминая намъ извѣстную насмѣшку Діогена надъ Платоновымъ человѣкомъ. Замѣчательно, что, послѣ этихъ и другихъ подобныхъ дѣленій, элеецъ самъ явно, хотя весьма тонко, смѣется надъ ними, когда говоритъ своему собесѣднику Сократу (p. 261 E): «Прекрасно, Сократъ! Если ты не будешь слишкомъ заботиться о словахъ (т. е., о варварскомъ сочетаніи терминовъ, которыми означаются члены разныхъ дѣленій), то подъ старость разбогатѣешь мыслями». Этимъ элейскій иностранецъ высказалъ, что настоящія дѣленія не заключаютъ въ себѣ никакихъ мыслей и не представляютъ ничего, кромѣ дикой терминологіи. Не меньшею насмѣшкою преслѣдуетъ онъ и чрезвычайное стремленіе мегарской школы къ тонкостямъ. Мегарцы охотно прилагали діалектическую методу къ рѣшенію возникавшихъ вопросовъ, но почти вовсе не заботились о томъ, что̀ служитъ предметомъ рѣчи, и не отказывались изслѣдывать вещи самыя пошлыя. О такомъ направленіи ихъ не безъ горькой насмѣшки упоминается Politic. p. 266 D; Sophist. p. 227 A, B; Parmenid. p. 140 D, E. И эти мелочи распутывали они съ самымъ серьезнымъ усиліемъ, какого могли требовать только предметы важнѣйшіе. Съ этою-то мыслію Платонъ, полагаемъ, заставилъ элейца подробно разсуждать о такихъ вещахъ, какова, напримѣръ, выдѣлка шерсти. И нельзя думать, что этотъ родъ насмѣшки не свойственъ Платону: именно такимъ же образомъ скучивается множество странныхъ словопроизводствъ и изысканныхъ заключеній въ Кратилѣ и Эвтидемѣ; цѣль была та же — посмѣяться надъ ученіемъ и умствованіями нѣкоторыхъ философовъ. Зная это, мы ясно поймемъ, къ чему надобно относить то мѣсто Политика (p. 283 A — p. 287 B) и какъ разумѣть его.
Впрочемъ, шутя и смѣясь надъ мегарскою діалектикою, Платонъ вмѣстѣ съ тѣмъ опредѣленно училъ, что̀ особенно слѣдуетъ наблюдать при дѣленіяхъ и различеніяхъ, и такимъ
зом, на p. 266 E sq., стадо двуногих делится на бесперых и покрытых перьями, напоминая нам известную насмешку Диогена над Платоновым человеком. Замечательно, что, после этих и других подобных делений, элеец сам явно, хотя весьма тонко, смеется над ними, когда говорит своему собеседнику Сократу (p. 261 E): «Прекрасно, Сократ! Если ты не будешь слишком заботиться о словах (т. е., о варварском сочетании терминов, которыми означаются члены разных делений), то под старость разбогатеешь мыслями». Этим элейский иностранец высказал, что настоящие деления не заключают в себе никаких мыслей и не представляют ничего, кроме дикой терминологии. Не меньшею насмешкою преследует он и чрезвычайное стремление мегарской школы к тонкостям. Мегарцы охотно прилагали диалектическую методу к решению возникавших вопросов, но почти вовсе не заботились о том, что̀ служит предметом речи, и не отказывались исследывать вещи самые пошлые. О таком направлении их не без горькой насмешки упоминается Politic. p. 266 D; Sophist. p. 227 A, B; Parmenid. p. 140 D, E. И эти мелочи распутывали они с самым серьезным усилием, какого могли требовать только предметы важнейшие. С этою-то мыслью Платон, полагаем, заставил элейца подробно рассуждать о таких вещах, какова, например, выделка шерсти. И нельзя думать, что этот род насмешки не свойствен Платону: именно таким же образом скучивается множество странных словопроизводств и изысканных заключений в Кратиле и Эвтидеме; цель была та же — посмеяться над учением и умствованиями некоторых философов. Зная это, мы ясно поймем, к чему надобно относить то место Политика (p. 283 A — p. 287 B) и как разуметь его.
Впрочем, шутя и смеясь над мегарскою диалектикою, Платон вместе с тем определенно учил, что̀ особенно следует наблюдать при делениях и различениях, и таким
